Вера похолодела: «Где же их родители? Кто их мать? Да такую мать на один камень положить, а другим прихлопнуть! Боже мой! Что же это творится с людьми? Нарожают и забудут! А дети без призора гоняют по опасным, полным движения улицам!»
И такая нежность заполнила её душу к двум своим родным комочкам, сейчас она приедет, разбудит их и обязательно будет сегодня доброй, очень доброй!
Она уже подходила к своей калитке, когда знакомая парочка беспризорных несчастных детей тормозила у забора, обнимая все имеющиеся на её пути столбы. Разборка была краткой и энергичной.
Димку мама хлестала по щекам, тот молчал, как партизан на допрос. Рядом ревела, как корова Солоха, объясняя, что они буквально за калитку и ничего такого даже не думали, но взглянув на пламенные щёки брата, Солоха волшебным образом изменила свои показания.
Из них вытекало, что её спящую этот отвратительный Димка похитил, очнулась она уже на «валасапеде», а так бы она никогда, ни за что! И вообще, этот Димка такой наглый, такой…
Замолкла она удивлённо и надолго от тяжёлой маминой оплеухи. Горе заполняло до краёв: мать бьёт, дипломатические и такие сложные отношения с братиком теперь изгажены её предательством, а что ещё будет, когда придёт домой папа?
Папа пришёл, мрачно выслушал Веруню, вывел стального коня в угол двора и приковал его к сараю цепью с замком до приезда законного владельца Валерки из лагеря.
Утром сидели в саду за маленьким столиком. На столе стояла большая кринка с молоком, клубника с грядки и вишни со вчерашнего базара.
Дети были наказаны. За калитку ни ногой! Димка переживал наказание не просто, как наказание, а как унижение, сравнявшее его в возрасте с этой малой козявкой, предательницей и наушницей. На душе было муторно и зябко.
Конечно, вечером придёт папа, долго злиться он не умеет. Правильным не громким, хорошо поставленным голосом прочтёт им лекцию и отпустит на все четыре стороны, но до вечера надо было ещё дожить!
Скука росла и давила. Димка лениво выбирал из огромной миски чёрные вишенки и долго катал их во рту. Солоха ревниво следила за его действиями и ликовала в душе: красивые красные вишенки доставались ей, а этот дурак ел чёрные и не красивые!
– А у нас зимой в школе одна девочка пополам порвалась, – лениво протянул нить беседы Димка.
– Как порвалась? Врёшь?!
– И ничего я не вру, садилась на шпагат и порвалась напополам вся. Как есть! Я сам видел!
Солоха сидела ошарашенная, но надо было дать достойный ответ, надо было насадить собеседника на иглу интереса.
– А мы с мамой, когда в Пяэскула ходили, там квас пили. Так один дядька толстый пил-пил и лопнул, совсем лопнул!
– Врёшь!
– А вот и не вру, я сама видела!
Солоха протянула ручку и по рассеянности схватила чёрную вишенку, та прокатилась во рту блаженством.