Я это прочел по его лицу. Он думал о Герте, которую убил монстр, угнездившийся у нее в мозгу и пожравший ее. Я не нарушал молчания до тех пор, пока Вернер не собрался с силами и не продолжил рассказ.
– Трое из нас не справились. Мне попросту повезло. Иозеф умер на моих руках, а я все вопил и вопил, звал на помощь. Но даже если бы кто-нибудь меня услышал – знаешь, сколько километров от того места, где веревка оборвалась, до ближайшей больницы? Двадцать. Спасти его было невозможно. Никак. Я дождался, пока смерть забрала его, прочитал молитву и вернулся. И у меня появилась мысль. Или не так: я эту мысль явил. После похорон мы встретились с теми, кто остался, выпить за упокой души погибших. Тут у нас – ты, наверное, уже заметил – пить – в порядке вещей. И мы в тот вечер напились в стельку. Пели, смеялись, плакали, проклинали. Потом, на рассвете, я изложил свою мысль. Хотя никто этого и не говорил открытым текстом, но некоторые вещи не обязательно слышать собственными ушами: для всей округи мы были безумцами, которые сами нарывались. И никто не смог или не захотел бы помочь нам, если бы там, на высоте, мы попали в беду.
– Чтобы спастись, вы могли рассчитывать только на собственные силы.
– Именно, Джереми. Так мы основали Спасательную службу Доломитовых Альп. У нас не было денег, не было политической поддержки, и нам приходилось из собственного кармана платить за снаряжение, но дело пошло. – Вернер одарил меня такой улыбкой, какой только Клара могла от него добиться. – Один из нас, Стефан, купил пособие по оказанию первой помощи. Освоил его и обучил нас основным приемам реанимации. Дыхание рот в рот, массаж сердца. Мы научились фиксировать перелом, распознавать мозговую травму. И прочее такое. Но этого оказалось недостаточно. Стали появляться первые отдыхающие, как мы их тогда называли, то есть люди неопытные, плохо снаряженные, которых все чаще приходилось выручать. Причем все время пешком: первый грузовичок мы купили в шестьдесят пятом, гроб на колесах, который так или иначе мог доставить нас не дальше определенного места. Потом – как прежде. Тащить пострадавших на спине. Зачастую, и без капризов, – тащить на спине мертвых.
Я попробовал представить себе все это. Меня пробрала дрожь. Больно признавать, но дрожал я не только от страха: у меня, как и у Вернера, застряла в голове мысль.
– Мы добирались до места, находили труп, читали молитву, потом самый старший из группы пускал по кругу бутылочку коньяка или граппы, каждому по глотку, а самому младшему приходилось тащить на себе мертвеца. Мы возвращались на базу. А именно в бар Зибенхоха, где только и имелся в наличии телефон.
– Вот черт, – проговорил я.
– Короче. Сюда, в Зибенхох, настоящий туризм пришел в начале девяностых, когда