Через полтора часа Трофим Данилович был у поселка. На околице маячили две фигуры. Трофим Данилович узнал мичуринцев.
Студенты сельскохозяйственной академии уже издали стали кланяться, а при приближении Трофима Даниловича отошли в сторону и сняли шапки, как будто они были смердами, а доцент – скачущим на тройке боярином.
Из такого поведения ботаников Трофим Данилович сделал два вывода: соседям-мичуринцам очень не хотелось идти в общежитие, хотя и начинало темнеть. Кроме того, излишнее уважение, распространявшееся на педагога, явно исходило от его студентов. Нехорошее подозрение шевельнулось в душе Трофима Даниловича: в его отсутствие в общежитие пробрались местные джигиты, и на почве девушки возник инцидент, от которого и скрывались мичуринцы. Преподаватель ускорил шаги. Так и есть: из окна их комнаты доносились какая-то возня, нестройные мужские крики и повизгивания Нинки: студенты и местные жители выясняли отношения. Уже взявшись за ручку двери, начальник экспедиции услышал почему-то музыку, диссонирующую с шумом драки. Он принял боевую стойку и ворвался внутрь комнаты.
За столом, заваленным дарами садов, огородов и виноградников Лекоранской низменности, сидела раскрасневшаяся Нинка. Рядом с ней располагался источник музыки – молодой азербайджанец с таром. Он-то и выводил на четырех струнах национального инструмента балалаечные переборы, под которые Женя и еще один джигит, взявшись за руки, ритмично двигались. Действо, ими производимое, удивительным образом сочетало в себе раскованность полинезийских плясок и суровую сдержанность танцев черногорцев. По полу громыхали ботинки, слышалось залихватское уханье Жени (так напугавшее живших за стенкой робких мичуринцев) и вскрики восторженной Нинки. Лишь Белкин не принимал участия в общем веселье. Он лежал на полу и листал свое пособие по дятлам мира. Под глазом у Васи наливался свежий синяк.
– А! – обрадовалась Нинка доценту, – идите к нам, Трофим Данилович! У нас весело! К нам вот гости пришли.
Музыкант отложил в сторону тар и вежливо встал перед доцентом. Второй остановился и отпустил руки продолжающего прыгать Жени.
– Гости-то гости, – произнес, постепенно успокаиваясь Трофим Данилович. – А откуда у Белкина фонарь под глазом?
– А это он после ужина не вовремя лег спать, – жизнерадостно объяснила Нинка, – а потом проснулся, когда ребята решили сплясать, и приподнялся – посмотреть, что за шум. Вот его кто-то и задел. Ногой.
Празднества, орошаемые ленкоранским красным вином продолжались несколько дней. Каждый вечер приходили знакомые пастухи-азербайджанцы, приносили бутыль «Изабеллы», свежий чурек, фрукты, а на десерт – варенье, и каждый вечер звучали тягучие восточные мелодии. Мичуринцы уходили за поселок, ученый Белкин забивался в угол, и веселье продолжалось допоздна.
Уже на вторую ночь Трофим Данилович сквозь тяжелый