Под окнами образовался овраг, безобразным чёрным порезом уходящий куда-то вдаль, за поваленную ограду.
Степан Солдатеич был удивлён, потому что знал эти края, как благонадёжные – сейсмоустойчивые.
– Это ж не Япония какая-то, – рассуждал он. – Не у подножья Везувия мы с тобою живём. Что за чудеса такие приключились?
– Чудеса, так чудеса, – как-то странно и многозначительно откликнулась Доля Донатовна.
И в душу Солдатеича в эту минуту вдруг закралось непонятное сомнение и даже подозрение в том, что ему всей правды почему-то не говорят.
Время шло, и сомнения с подозрениями только усиливались. И раздражение вслед за тем нарастало в душе Стародубцева, который не мог разобраться в своих ощущениях. Жене своей он верил безоговорочно, и даже мысли не допуская, чтобы она его в чём-то обманывала. И тем не менее…
Погода понемногу стала барахлить – осень приближалась. Желтухой заболевшие деревья столпились под окнами больницы, будто пришли на приём, только пришли не все – многие попадали от землетрясения.
Небо над районом нахлобучилось – облака и тучи грузно потянулись, брюхами едва не задевая крыши. Иногда весь день мокропогодилось. А когда подсыхало – широко вскипали ветры-листодёры. Потянулись на юг караваны тоскливо кричащих, будто подстреленных птиц. Прохлада за больничными стенами крепла день ото дня. Листва с берёз и клёнов кровоточила на подоконник, багровыми ладошками сырые окна лапала, к заборам прилипала.
Всё как будто шло привычным распорядком, давно заведенным. Но временами за окнами больницы ощущалось что-то необычное. Бог знает, почему, но что-то вроде бы сломалось в обыденной жизни. Да оно и понятно – землетряска, точно дьявольская пляска, повредила почву, поруху учинила там и тут. Но кроме этой внешней землетряски, дьявольской пляски, подразумевалась землетряска внутренняя, стряхнувшая с насиженного места душу, сердце, мысли и привычки.
Внутреннюю эту землетряску трудно было объяснить словами – можно только почувствовать. Неуловимо, непоправимо что-то изменилось, кажется, не только в природе привычных вещей, но даже в повседневном, будничном воздухе. Но что? Что именно? Непонятно было Стародубцеву.
Долгое время ни с кем не общавшийся, кроме жены и главного врача, то и дело спавший на больничной койке, Солдатеич не сразу понял, какая землетряска произошла в стране. Он только почувствовал что-то неладное.
Никогда ещё в больнице не было так суетливо и шумно. По коридору вдруг проезжала каталка – в операционную. А в тихий час кто-то каблуками топотал, пробегая рысцою. Раньше этого не было.
И разговоры слышались теперь – громче тех, какие затевались вчера и позавчера. А в разговорах нередко повторялось одно и то