– Когда это произошло?
– Восемьдесят лет назад. В первый год нашей эры.
К концу двадцать первого века не осталось государств. Всё поглотил этот гигант. Никто не помнит, кто начал ту войну. Никто не помнит, у кого хватило сил её закончить. Но все знали, что время начало свой новый отчёт с того дня, когда была объявлена Блаженная Федерация. Она выросла из ниоткуда. И уничтожила всякое сопротивление. Семьсот миллионов. Только половина из них погибло на войне. Остальных искоренила Федерация. И на самом деле, жертв было ещё больше. То, что было процветающей землей, превратилась в руину. А о людях, что жили там когда-то, никто не вспомнит. Никогда. И Нью-Либерти, вместивший в себя половину населения уцелевшей Европы служил памятником многомиллионных убийств. Что были и есть сейчас. Пока этот исполин стоит, стоит и Федерация.
– Кто помнит население Федерации?
– Пять миллиардов.
– Вероисповедание?
– Христианско-исламский буддизм.
Выучили. За три месяца. На самом деле, практически все до последнего атеисты. Но без религии, объединяющей континенты, не обойтись.
Я начал читать им историю двадцать первого века. Какие причины привели к мировой катастрофе. О первых годах молодой страны и её становление всесильной. Я дошел до сорок шестого года и подавления восстания коричневых мундиров в Соединенных провинциях Китая. Даже успел упомянуть, что «коричневые мундиры» – это синские неонацисты. И что они стали «хорошими». Но эти бредни прервал звонок, которому я обрадовался больше, чем весь класс вместе взятый.
Я вышел и направился в учительскую выпить кофе. Там, умостившись на диване, сидел Кернер Ангер, которого я знал ещё подростком. Славные были годы. Тогда, всё казалось не таким фатальным. Казалось, что ещё можно что-то изменить. Гер Ангер – памятник тому, что это было неправдой.
Из его ушей доносилась ««Night & Day» by Jon Allen» и с его оптимистическими мотивами. Я даже улыбнулся. Мне даже не хотелось прерывать его. Настолько была прекрасна его музыка.
В лучшие времена у него была мечта. Стать баскетболистом. Он не любит говорить об этом. Но теперь, он учитель в школе.
– Привет, Кернер, – сказал я ему.
Музыка доиграла до конца. Он посмотрел на меня и, опустив брови, сказал:
– Да-да, привет.
– Что-то не так?
– Всё так.
Он был одним из тех, кто не любит выходить из дому. И делает это только по крайней нужде и чтобы попасть на работу. Он был одним из тех, кто разучился видеть в окружающем мире красоту. И потерял её внутри. И мысль о том, что он был другим, была ещё хуже его немногословности.
– Как дела?
– Нормально.
После этой фразы, разговоры, как привило, заканчиваются. «Нормально» – это как нажать на рычаг гильотины.
Я предложил ему сэндвич. Он поблагодарил и взял его. Я сел рядом. Налили в кружку кофе из автомата и начал рассказывать ему о современной истории, а точнее, о конце времён. Я мог говорить с ним, ничего не опасаясь. Я уже давно уже заметил, что он меня не слушает