Через полчаса мы были у реки. Шофер сдержанно простился и уехал. Белла Константиновна подписала его наряд.
Вечер был теплый и ясный. За рекой багровел меркнущий край неба. На воде дрожали розовые блики.
В дом идти не хотелось. Мы спустились на пристань. Некоторое время молчали. Затем Эви спросила меня:
– Почему ты ехал в Эстонию?
Что я мог ответить? Объяснить, что нет у меня дома, родины, пристанища, жилья?.. Что я всегда искал эту тихую пристань?.. Что я прошу у жизни одного – сидеть вот так, молчать, не думать?..
– Снабжение, – говорю, – у вас хорошее. Ночные бары…
– А вы? – Белла повернулась к Жбанкову…
– Я тут воевал, – сказал Жбанков, – ну и остался… Короче – оккупант…
– Сколько же вам лет?
– Не так уж много, сорок пять. Я самый конец войны застал, мальчишкой. Был вестовым у полковника Адера… Ранило меня…
– Расскажите, – попросила Белла, – вы так хорошо рассказываете.
– Что тут рассказывать? Долбануло осколком, и вся любовь… Ну что, пошли?
В доме зазвонил телефон.
– Минутку, – воскликнула Белла, на ходу доставая ключи.
Она скоро вернулась.
– Юхан Оскарович просит вас к телефону.
– Кто? – спрашиваю.
– Лийвак…
Мы зашли в дом. Щелкнул выключатель – окна стали темными. Я поднял трубку.
– Мы получили ответ, – сказал Лийвак.
– От кого? – не понял я.
– От товарища Брежнева.
– То есть как? Ведь письмо еще не отправлено.
– Ну и что? Значит, референты Брежнева чуточку оперативнее вас… нас, – деликатно поправился Лийвак.
– Что же пишет товарищ Брежнев?
– Поздравляет… Благодарит за достигнутые успехи… Желает личного счастья…
– Как быть? – спрашиваю. – Рапорт писать или нет?
– Обязательно. Это же документ. Надеюсь, канцелярия товарища Брежнева оформит его задним числом.
– Все будет готово к утру.
– Жду вас…
…Девушки принялись возрождать закуску. Жбанков и я уединились в спальне.
– Мишка, – говорю, – у тебя нет ощущения, что все это происходит с другими людьми… Что это не ты… И не я… Что это какой-то идиотский спектакль… А ты просто зритель…
– Знаешь, что я тебе скажу, – отозвался Жбанков, – не думай. Не думай, и все. Я уже лет пятнадцать не думаю. А будешь думать – жить не захочется. Все, кто думает, несчастные…
– А ты счастливый?
– Я-то? Да я хоть сейчас в петлю! Я боли страшусь в последнюю минуту. Вот если бы заснуть и не проснуться…
– Что же делать?
– Вдруг это такая боль, что и перенести нельзя…
– Что же делать?
– Не думать. Водку пить.
Жбанков достал бутылку.
– Я, кажется, напьюсь, – говорю.
– А то нет! – подмигнул Жбанков. – Хочешь из горла?
– Там же есть стакан.
– Кайф не тот.
Мы по очереди выпили. Закусить было нечем. Я с удовольствием ощущал, как надвигается пьяный дурман.