Меня всегда до крайности удивляло это чтение нехудожественной литературы. И только, когда мне минуло лет двадцать семь или двадцать восемь, я увлекся фотографией и, уже сам, для личного наслаждения, лежа на диване пускался в странствия по просторам рецептурного справочника фотографических растворов, отключаясь полностью от окружающей действительности.
На первом курсе Толик женился и уехал жить в свою теперь квартиру со своей семьей. На втором курсе у него (у нее?), короче, у них, родилась великолепная девочка, милашка, премилейшее создание, с которым Толик разговаривал только по-французски.
Было достаточно забавно наблюдать, как маленький ребенок бегает по квартире и то и дело обращается к матери на чисто русском языке по самым разным вопросам, и вдруг возникает нужда в отце, она выбегает в кухоньку, у них была даже своя кухня примерно метра четыре площадью, и уже на чисто французском обращается к Толику. Но это все потом.
Толик понял меня с полуслова. Оказывается, он с приятелем еще до армии когда-то проделывал подобные эксперименты, и их такие негласные запасы всегда очень здорово выручали в скрутные моменты личной автобиографии, когда есть было абсолютно нечего, но хотелось. Он даже знал, где можно прибрести хорошие концентраты, которые они пользовали в прошлой жизни.
Только следовало бы для более качественного проведения процесса привлечь еще хотя бы одного человека. Я согласился и мы направились к Вите Полуянову с деловым предложением принять участие в нашей компании личным участием и вложением капиталов.
На удивление Витя отказался от нашего заманчивого предложения. Он, дескать, каждую неделю ездит на подпитку домой, поэтому ему не грозит голодная кончина на краю гранитной глыбы знаний, которую мы сообща грызем.
И это было самой натуральной действительностью. Он и взаправду каждую пятницу уезжал, а каждый понедельник возвращался из дому. Причем в музыкальной роте, где он служил два истекшие года, его настолько приучили к чистоте и опрятности, что каждый понедельник он приезжал в тщательно отглаженном джинсовом костюмчике со стрелками на рукавах и штанинах такой остроты, что казалось можно элементарно об них обрезаться, или даже что-нибудь навсегда отрезать. Когда ему пытались втолковать, что джинса – это одежда для коров, а коровы в глажке в общем-то не очень… Он говорил, пусть будет и продолжал наглаживаться дальше. В то время он был, пожалуй, единственный человек в Москве и Подмосковье, который ходил в тщательно выглаженном джинсовом костюмчике.
Я тогда еще очень плохо знал географию вообще, и географию Московской области в частности, поэтому не задавался мыслью, а зачем он вообще