– От какая ярая, это лишь на пользу… Будешь ласковая, так и дружок твой живехонек останется, поняла, дуреха? Грузите обоих на борт!
– Слышь, Слепень, оставь девку. Мала она еще для утех… И кровь первую не уронила, поди…
Худощавый жилистый паренек с запутавшимися в волосах стружками нагнулся с борта и осмотрел девчонку.
– Заткнись, мордовская харя! Тебя не спросили!
Отодвинув паренька в сторонку, на берег попрыгали несколько дюжих воинов.
Один из них, с русой бородкой, во вздетой кольчуге с короткими рукавами и полукруглом шлеме, с одной стороны которого была оторвана бармица, тяжелым взглядом осмотрел лежащих на песке отроков.
– Прав Слепень: два месяца без утех идем, оголодали совсем. А выживет, так и навар с нее получить сможем.
– Понял? – добавил толстощекий в сторону возмутившегося паренька. – Из милости ты к нам взят, а в дела наши встрять хочешь!
– Из милости? Это шкурки беличьи, что в оплату пошли за доставку мою в Новгород, и работу по починке лодьи как милость ко мне выдаете? – вскипел тот.
– Ты рот свой не разевай! Целым тебя никто не обещался доставить. Неровен час, споткнешься и за борт упадешь, – погасил его пыл купец и елейным голосом добавил. – Да и порядков ты наших не знаешь, поди. А на то надейся, что с девкой в свой черед позабавишься. После меня, вместе с сотоварищами моими. И плату за это я весьма скромную приму от тебя…
Толстощекий повернулся к своим товарищам.
– Давай, грузи сей прибыток на борт! Да несите поначалу беспамятного! А то расцарапает она вас… Вот, вот, и искусает! А за ним она сама в лодью прыгнет… Ну, все. Толкай ушкуй на воду! Взяли!
Как стемнело, торговые гости расселись в дружинной избе за щедро накрытым столом, уставленным разными яствами, которых Иван прежде и не видел в веси.
Тут и моченая брусника, и недавно пошедшие слоем белые жареные грибочки, и ароматное сало, щедро посыпанное чесноком. На первое была уха куряча, а уж жареного мяса какого только не было. И зайчатина, приготовленная в кислом соусе и попахивающая какими-то травками, и исходящие соком верченые тетерева и рябчики. Годовалый кабанчик, только сегодня подстреленный кем-то из охотников, возлежал в самом центре стола.
Однако венчал стол, конечно, небольшой бочонок крепкого меда. Из него наливали ковшиком в небольшую братину, и та сразу шла по кругу. Именно поэтому душистое сыто и взвары из лесных ягод остались на столе нетронутыми.
Хозяин у новгородского ушкуя был один – Онуфрий. Но с ним сотоварищами ходили два младших брата, два мощных русоволосых воина, отличавшихся от старшего родича как небо от земли. Тот был гораздо старше них, темнее волосом и сильно раздобрел, что, впрочем, являлось признаком его успешности в торговых делах.
Братьев звали Мирослав и Козьма, но они предпочитали за столом молчать – то ли от скромности, то ли более озабоченные набитием своих желудков. А вот Онуфрий распевал