– Я познакомился с такими ребятами…
– Солдат шёл по улице домой, и увидел он этих ребят, – насмешливо декламирует Хасанов.
Яно замахал руками:
– Ты не понимаешь! Это ребята такие же как мы. Против всего.
– Как это?
– Ну, помнишь, как мы листовки отдирали?
– Ну.
– Они так тоже умеют.
– Да ладно.
– Точно. Только у них, как это… калибр другой.
– Занимаются щитовой рекламой?
Яно объясняет, и Ислам заинтересованно спрашивает:
– Нечто вроде анархистов или этих, как их… несогласных. Это у них ты весь день пропадал?
– У них. И пойду ещё завтра!
– Что же, если они хотят прибрать на улицах, то я вас благословляю. Смотрите только, не настрогайте детей.
Яно подходит совсем близко, волоча за собой за обвивший ногу провод зарядник от телефона. Заглядывает в лицо Хасанову.
– А пошли завтра после пар со мной?
– Это же твои друзья.
– Ты работаешь?
– Нет…
– Вот и идём. Тебе они тоже понравятся.
Яно снимает очки, чтобы протереть стёкла низом майки, и на лице проступает несвойственное ему упрямство.
Ислам удивлён этому так, что не может не согласиться.
Хасанов подозревал, что ехать далеко не придётся: наверняка эти волшебные люди сидят где-то под боком. Но что настолько под боком, стало для него сюрпризом. Сразу после пар Яно с таинственным выражением потащил его по тёмным закоулкам университета. На первом этаже много закрытых кабинетов, и в одну из таких дверей, ничем не отличающихся от других, эстонец и стучит.
В двери обозначается щель:
– Это ещё кто такой?
Яно подтаскивает Ислама под лучик света, и Хасанов наблюдает внимательный глаз и краешек чьего-то небритого подбородка.
– Он мой друг.
– Какой ещё друг? – не унимается страж. – А ты кто такой?
Яно роняет руки.
– Я же вчера. Я же был вчера… с Наташей. Ну как же?
– Ааа. С Наташей. Пароль помнишь? – спрашивают с сомнением.
– Не помню, – сокрушается Яно.
– Ладно. Проходите.
Их впускают внутрь, и обстановка наносит удары по органам чувств. На зубах, словно жвачка, горький запах клея, сладковатый типографский запах, такой, который бывает от свеженапечатанных книг, всё вместе замешано на сухом механическом тепле. В ушах пробкой становится звук десятка голосов, какой-то скрежет, стук как будто, к этому примешивается невозможный в этой обстановке истеричный перебор клавиш пианино: пианист, похоже, ударяя по клавише, попадает пальцами по обеим соседним. В этой какофонии с трудом угадывается Чайковский. «Времена года» обретают какие-то новые оттенки: словно в разгар лета над твоей головой разворачиваются небеса и начинает идти снег. Из другого угла надсадно звучит на какой-то дедовской