Пока Розмич с Вихрушей и Губай с Милятою вели лодки от берега, отдавая их во власть течения, Ловчан готовил стрелы – обматывал каждую промасленной тряпицей. Седатый кормщик, опираясь на шест, которым прежде разил кульдей, держал горящую ветку.
Теченья на Онеге слабые, но в этот раз, видать, сами водяные вмешались. Вода подхватывала отведённые от берега долблёнки и вела, и тащила их дальше и дальше.
Когда первый крылатый огонёк взвился и пал в темноту, возродившись могучим симарглом, показалось – вспыхнула не только лодка, но и сама вода. Второй, третий… Плывучие костры удалялись медленно и неотвратимо, унося души погибших в Вышний мир.
В какой-то миг Розмичу почудилось, будто видит ещё одну – большую – лодью. И будто правит ею недавний знакомый – одноглазый старик. Но стоило воину моргнуть, морок исчез. Не стало старика. И лодки не было.
Ултен глядел на море печальными глазами. Молитву читал беззвучно, крестился почти незаметно. Дрожал всем телом, едва не падал.
Ромейка тоже молилась следом, а Затея цеплялась за её руку, как дитя за материнский подол.
Жедан не скрывал слёз, и кормщик.
Люди стояли на берегу до тех пор, пока погребальные огни не угасли и тёмная вода Онеги не поглотила останки.
– Тризну бы справить, – вздохнул купец. – Иначе ни нам, ни им покоя не будет.
Мужики едва на ногах держались – плясок не предвиделось. Зато в охотку ели наскоро приготовленную кашу и печённую на вертелах рыбу. Запивали не водой, как обычно, а злющей хмельной бражкой из купеческих запасов. Жедан и теперь не поскупился – целый бочонок из трюма достал. Брату обещал ладожскую, да чего уж теперь, ради общего дела… Эх!
Каждый словен знает: поминальная еда да питьё призваны напомнить оставшимся на свете Этом, что живы. Коли получится отогнать горе, значит, и саму Морену отвадить получится. Иначе навьи, что приходят на пир поглядеть, за своего примут – уведут.
А если рядом неупокоенные души чужих мертвяков бродят, есть и пить вдвое больше нужно. И веселиться погромче, чтоб уж точно поняли – жив и в запредельные чертоги не собирается ни в коем разе!
– Пей, – наставлял Жедан племянницу, подсовывая под нос ковшик с бражкой. – А то вон их сколько, вокруг…
Затея брала ковш сперва дрожащими пальчиками, после уже смелее. И озиралась с каждым разом всё реже, хотя от страха то и дело зубы сводило.
Ещё бы тут не испугаться! Маленький костерок, у коего из двух с лишним дюжин меньше половины своих осталось, а в сторонке гора порубанных бьярмов. Хоть одеты, срамным местом не светят. Но каждый из темноты скалится – душара. А те, кто глаза перед смертью не сомкнул, ещё и таращатся. И ночь, как назло, безлунная, и звёзды за толстым одеялом облаков попрятались…
– Ешь, – купец едва ли не насильно впихнул миску с очередным куском рыбы, только Затея оторвалась от ковшика. Проследил, чтобы ложку в руку взяла.
Бывшим