Рысьи баки иронически вздрогнули:
– Слово агента?
Зайцев пропустил издевку мимо ушей.
– И я вам его даю.
Кольцов по виду никак не отреагировал. Выпустил сизое облако. Но вдруг стряхнул вместе с пеплом:
– Браиловичи.
Дверца железного шкафа приоткрылась.
– Не совсем Браиловичи, – наклонив голову, снова заговорил он, – деревенька какая-то. Не важно. Застряли мы там очень крепко: ни мы, 8-й гренадерский Московский гренадерский, вперед, ни немцы назад. Стояли, значит. Дай бог памяти: осень была, а какой год? Шестнадцатый? Позже? Пятнадцать лет всего тому назад, а памяти никакой…
Взгляд его рассеялся. Пьяное балаканье и гвалт в жаркой тесноте пивной больше не доходили до его сознания. Он смотрел назад – на подпоручика Кольцова, ветеринара 8-го гренадерского Московского полка.
Зайцев понял. Не спешил звать его из того далека.
– Мы уже тогда освоили маски Зелинского – Кумманта, – снова заговорил Кольцов. – Насобачились. Никто, по-моему, особо от той атаки и не пострадал, когда немцы пустили газ. Я имею в виду личный состав. Но вот лошади… Лошади пали. – Он помотал головой. – И очень много мышей и птиц. Полные окопы дохлых мышей и птиц. Бедняги…
– Что за газ?
Но Кольцов, по-видимому, не услышал. Пьяный орал у столика поодаль:
– Нет, ты тудыть не смотри, ты сюдыть смотри…
Или просто Кольцов был так далеко, в пятнадцати годах отсюда.
– Что за газ пустили немцы?
Кольцов вернулся в майский день 1931 года.
– А мы у него как-то позабыли этикетку спросить. И немцы нам как-то не рапортовали, чем нас травят. Боже мой, что мы все тогда творили!.. Не только немцы, – глянул он поверх Зайцева. – Мы тоже. – Опять покачал головой. – Страшные дела. Хуже убийства.
– Вам почем знать?
– С убийством все просто. Мы что-то пострашнее тогда сделали, все мы. Друг с другом – русские, немцы, англичане, французы. Не убийства. Истребление, вот что мы устроили. Мы научились, что жизнь – копейка. Меньше, чем копейка. Страшное дело. – Голова свесилась над кружкой. – Ваши нынешние душегубы и бандиты подле этого сущие дети.
– Детишки, – хмыкнул Зайцев. – Не передергивайте тоже.
– Они всего лишь преступники против общества, – возразил Кольцов. – А мы тогда, – он ткнул в сторону Зайцева папиросой, словно подыскивая слова, – нарушили закон повыше. – Папироса теперь тыкала в низкий закопченный потолок. – Повыше. Эти птицы, мыши. Эти лошади… Да, я «бывший», – перебил он себя, смял папиросу прямо об столик.
– А свинячить не обязательно! – тотчас раздался женский голос за спиной. Подавальщица волокла пустые кружки.
– Мои извинения, извинения. – Кольцов поднял руку, смахнул окурок. Твердо глядя Зайцеву в глаза, выговорил: – Я был офицером. Но не все это понимают! Мы настоящие, кто воевал. Не штабные, не воры тыловые, не генералье, которое только водку трескало. А мы. Мы все были – за революцию. За