– Мужики… Господа!.. Клянусь, что отомщу большевикам за дядю Майкла! За Лиду! За все… Я… Я им устрою исторический материализм!..
Мик аккуратно завернул нож в носовой платок и спрятал в сумку, после чего пожал всем руки и откланялся, пообещав позвонить или написать при первой же возможности. Когда дверь закрылась, Келюс с Фролом вновь переглянулись. Все это было очень странно.
– И мне пора, – заметил дхар. – Поеду-ка я за билетами, Француз. Засиделся я тут!
Фрол уезжал вечером на следующий день. Громада Казанского вокзала оглушала многоязыковым гомоном, хриплым лаем репродуктора и шумом уборочных машин. Гигантская толпа с мешками, сумками и кошелками чуть не раздавила Келюса и Фрола, и они с облегчением перевели дух, оказавшись на перроне.
Фрол был невесел. Накануне он побывал у Лиды, а за несколько часов до отъезда они с Келюсом съездили на старое кладбище, где под желтыми осыпавшимися рябинами груда венков обозначала место последнего успокоения Корфа. На кладбище Фрол не сказал ни слова, но Лунин заметил, что дхара все время мучает какая-то мысль. Он даже спросил Фрола, но тот отмолчался.
Лунин докуривал сигарету, а некурящий дхар смущенно переступал с ноги на ногу.
– Один остаешься, Француз, – молвил он наконец. – Только Лидка…
– Да, – кивнул Келюс, – один…
Накануне позвонил Тургул, сообщив, что они с поручиком покидают Столицу. Генерал благодарил Келюса за помощь и гостеприимство и просил передать привет от Ухтомского. Николай невольно пожалел, что не сможет снова встретиться с Тургулом. Он был бы не прочь закончить странный разговор, который они вели в поминальный вечер…
– Я тебе напишу, – пообещал Фрол. – Правда, елы, попозже. Мне ж работу искать надо! Гуляю, елы, с июля…
– Найдешь, – усмехнулся Лунин. – Ты же гегемон! Револьвер спрячь подальше, фрейшюц вятский…
– Да чего я, маленький? Это ты тут не задирайся, Француз. Ну ладно, пора…
Фрол внезапно стал очень серьезным, поднял правую руку и медленно произнес:
– Эннах, Николай! Квэр аг-эсх ахусо эйсор аг эрво мвэри! Квэр аг-лах мгхути-цотх!
– И тебе того же, полиглот! – вздохнул Келюс, пожимая широкую руку дхара. – Может, переведешь?
– Это наше старое пожелание: «Будь счастлив! Да будет с тобой Великий Свет и Высокое Небо! Да минует тебя тьма!» Ну, Француз, будь!
Он взял свою сумку и, повернувшись, не спеша пошел к вагону, но внезапно остановился, постоял секунду-другую и резко повернулся. Келюс, почувствовав тревогу, поспешил подойти.
– Француз… Николай… – нерешительно начал Фрол. – Вот, елы, не знаю, как и сказать… Я еще на похоронах почувствовал и тебе еще тогда сказать пытался, да как раз Ухтомский помешал. А сегодня, как мы на кладбище были…
Поезд засвистел и задергался.
– В общем, Француз. Не знаю, елы, почему, но в гробу Михаила не было.
– Как?!
Келюс мог ожидать всякого, но не такого. По крайней мере, все это время