Арик эти чудовищные мифы об «Эдельвейсе» не поддерживал, но и не опровергал. Он мирно доживал свой век у бугеля, собирая у «чайников» билеты на подъем.
– Привет, Арик! – заорал Пал Палыч на ухо Штиллеру. – Как жизнь молодая?
Арик пожевал губами, что означало: «Привет, жизнь молодая движется по накатанной колее: никаких слаломных завихрений».
– Ты Ахметкиного племянника знаешь?
Это был праздный вопрос: престарелый Штиллер обладал феноменальной памятью на имена и лица, даже случайные.
– Казбек? – Арик так же аккуратно сцеживал слова, как и кормящая мать – молоко. – Поднялся недавно.
– Покажешь, когда на новый зайдет?
– Покажу.
…Ждать пришлось недолго. Спуск для новичков был самым коротким: что-то около пятисот метров. И через двадцать минут Арик ткнул скрюченным пальцем в маленькую фигурку, хромающую к подъемнику.
Племянник Ахмета был точной, хотя и уменьшенной копией своего дяди: сейчас он плелся в кильватере двух молоденьких лыжниц, тоже направляющихся к подъемнику; на лице тринадцатилетнего Казбека была написана явная заинтересованность этими яркими бабочками в красных комбинезонах. У самого бугеля Звягинцев перехватил мальчишку.
– Ты Казбек?
– А что?
– Ты мне нужен. Отойдем.
Малолетний Казбек бросил тоскливый взгляд на нимф, и Звягинцев сжалился:
– Ладно, успеешь еще накататься. Рассказывай.
– Чего?
– Про Васю.
– А что – про Васю?
– Он тебе снаряжение подбирал?
– А что?
– Вопросы здесь задаю я! – рявкнул Звягинцев.
– Ничего я не сделал…
– Давай по порядку: дядя попросил Васю, чтобы он подогнал тебе лыжи, правильно?
– Ну.
– И вы пошли подбирать лыжи. Правильно?
– Ну.
– Он тебе их подобрал. – Звягинцев уже начал терять терпение.
– Ну.
– И что было дальше?
– Ничего.
Дохлый номер. Звягинцев даже вспотел, достал из кармана пальто носовой платок, больше похожий на грязную банкетную скатерть, и