Кухарка, коей я определен был в подчинение, имела привычку критиковать хозяйский вкус всякий раз, когда он не соответствовал ее собственному пониманию о полезном и прекрасном.
– Пудинх им, видите ли, захотелось. А тово не думают, што от этих сахерных яств самый главный вред желудку и приключается…
– Эт ты верно говоришь, Лаврентьевна, – поддакивал наш приказчик, Степан. – У разных народов к еде разное приспособление. Вот, например, калмыки чай с бычьим жиром ядят. Собственными глазами видел, как они его в чане варили, когда в Астрахань ездил в прошлом годе. Вонь, я тебе скажу, похлеще стоит, чем от твоей требухи, а они ничево так, употребляют с удовольствием, я же поморщился тока и прочь пошел. Бусурмане, одно слово.
– А аглицкие немцы не бусурмане разве?
– И они тоже бусурмане, Лаврентьевна.
– Откуда же они столько сахеру берут?
– Известно откуда, с американского острова Буян. Выделывают его крепостные арапы из листов речного тростника.
– Эвона как! Крастник! Да у нас его коровам подстилают!
– Эт у нас с тобой, Лаврентьевна, реки потому шта такие, обыкновенные, православные. А в американской земле реки текут молочные, а берега у них – кисельные.
Степан был по сословию не крестьянин и не дворянин, а среднее между ними – однодворец. Из рассказов его, бог знает из каких базарных разговоров почерпанных, в моем воображении складывались фантастические баталии, в коих сходились между собой в смертном бою черные мушкатеры и песьеглавцы. При всякой воскресной встрече со своею ротой я немедленно преображал сии фантазии в жизнь.
Должен заметить, что человечество вообще во многом питается сказками и сплетнями, до сих пор составляющими основу образования. Достаточно открыть любой учебник Закона Божия, и бредовые истории, одна нелепее другой, польются на вас нескончаемым потоком: создание мира за шесть дней, Адам и Ева, Ноев ковчег, Вавилонская башня, различные чудеса, хождение по воде и воскресение из мертвых. Ежели вы будете рассказывать подобные истории о своих современниках, вас, скорее всего, поднимут на смех и отправят в сумасшедший дом, однако в отношении Адама, Ноя и Христа вранье почему-то допускается и кажется естественным. По крайней мере, мой первый учитель, отец Варсонофий, искренне верил в эти россказни и всякий раз заставлял зубрить их наизусть. Отчего же мне было не верить в песьеглавцев?
Мое отличие от сверстников было только в том, что я жил не в черной избе, а занимал чулан в господском доме – маленькую, тесную клетушку, заваленную старыми тряпками и черенками от лопат. Сверху, с потолка, свисали перевязанные веревкой головки чеснока. Я был вечно грязный, неумытый, никому особо не нужный человечек.
Еще несколько слов об обстановке