Валерий Иванович энергично замотал головой и настырно впился глазами в верховодящую массами Софью Марковну: ужели она внушила ему сии крамольные мысли? А воительница решительно приблизилась к редакторскому столу, осторожно поместила остриженного наголо шпица на его лаковую поверхность и упёрла ладони в покатые бока. Вид её напоминал разудалую Старицу Алёну из войска Разина на вершине боевой славы.
Молчаливая дуэль искромётными глазами закончилась конфузом барометра общественного сознания. Гудков потупил взор в стол и с покорностью приговорённого к каторге бунтовщика опустился в кресло.
Софья Марковна победно улыбнулась и народоволкой призвала к ответу призванную бдеть за планктоном акулу пера:
– Народ хочет знать – доколе вы будете покрывать в своей газетёнке тёмные делишки власть имущих нуворишей. Тарифы на коммуналку выросли, хлеб, того и гляди, из пшеницы пятого сорта печь зачнут! Молоко как будто не из коровы доится, а из трактора! Машинным маслом пахнет…
Внезапно из фрондирующей массы отделился товарищ со впалыми щеками и мучнистым лицом. С видом сомнамбулы он встал в центре кабинета и разразился изливающейся не из горла, а как бы из нутра подкорки речью:
– «Министр финансов Российской империи в конце девятнадцатого века, когда резкий рост зернового российского экспорта совпал с неурожаем, обронил фразу: „Недоедим, но вывезем“. Людишки мёрли, а зерно шло на экспорт. Позже учёные назвали это явление „голодный экспорт“. Голод нам нынче, вестимо, не грозит, но качество хлеба будет ухудшаться каждый день. Это такая правительственная линия – поднимать вопрос о фуражном зерне для выпечки местной продукции при фантастических объёмах выращенной в этом году пшеницы. А через моря и океаны поплывут частные зерновозы с нашим зерном третьего и четвёртого классов».
Народная воительница вскинула руки к потолку ветряной мельницей и, как бы балансируя на краю крыши, вместе с обличителем государственной политики напомнила чужим голосом:
– Между прочим, по мнению раненного в ногу Кровавым воскресеньем одна тысяча девятьсот пятого года слесаря Путиловского завода следует: «Видно, от царя нам помощи не будет. Мы просили хлеба, а нам дают пули». Он изложил его в письме петербургскому адвокату, описывая гибель девушки-курсистки. Власть опять хочет наступить на эти грабли?
Софья Марковна побледнела и зажала рот ладонями из опасения ещё что-нибудь ляпнуть из вложенных в её голову кем-то слов, но эхо кровавых событий никуда не делось. Валерий Иванович внутренне смешался, однако опыт долголетнего балансирования между стабильностью и хаосом придал ему привычный