В «Последыше» мужики деревни Большие Вахлаки разыгрывают после реформы «камедь» подчинения выжившему из ума князю Утятину, соблазнившись посулами его наел едников-сыновей. Некрасов создает сатирический образ тех полукрепостнических отношений, которые установились между помещиками и крестьянами после реформы 1861 года, когда крестьяне на многие десятки лет остались в фактической зависимости от господ. В начале «Последыша» вновь звучит сквозная в эпопее тема народного богатырства:
«Прокосы широчайшие! —
Сказал Пахом Онисимыч. —
Здесь богатырь народ!»
Смеются братья Губины:
Давно они заметили
Высокого крестьянина
Со жбаном – на стогу;
Он пил, а баба с вилами,
Задравши кверху голову,
Глядела на него.
Со стогом поравнялися —
Все пьет мужик! Отмерили
Еще шагов полета,
Все разом оглянулися:
По-прежнему, закинувшись,
Стоит мужик; посудина
Дном кверху поднята…
Так создается почти скульптурный памятник, олицетворяющий неистощимую силу и мощь крестьянского мира. Но в резком контрасте с этим мажорным вступлением оказывается поведение мужиков, играющих роль добровольных рабов перед напоминающим Лихо Одноглазое вымороченным князем Утятиным.
Вначале эта «камедь», эта фальшивая игра в покорность вызывает улыбку читателя. Тут есть и артисты вроде мнимого бурмистра Клима Лавина, с каким-то упоением входящего в назначенную ему роль:
«Отцы!» – сказал Клим Яковлич
С каким-то визгом в голосе,
Как будто вся утроба в нем
При мысли о помещиках
Заликовала вдруг…
Но чем долее продолжается игра, тем чаще в ней проскальзывают черты правдоподобия. Возникает сомнение: игра ли это? Уж слишком похожа она на правду. Сомнение подтверждается как словами Пахома: «Не только над помещиком, Привычка над крестьянином Сильна», – так и реальными поступками вахлаков. Вот мужики идут посмотреть на комедию, которая будет разыграна с приездом князя Утятина, но встают «почтительно поодаль от господ». Вот Клим входит в очередной раж и произносит очередную фальшивую, верноподданническую речь, но у дворового человека вместо смеха «слезы катятся по старому лицу». А рядом с этими непроизвольными проявлениями холопства встает холопство Ипата – уже по призванию и убеждению. Да и самый главный шут Клим Лавин в минуту откровения говорит:
Эх, Влас Ильич! где враки-то?
…
Не в их руках мы, что ль?..
Временами комедия превращается в жестокую, трагическую игру, убийственно действуя на Агапа Петрова – человека с проснувшимся и еще не окрепшим чувством собственного достоинства. И если сперва вахлакам кажется, что они потешаются над помещиком, то вскоре выясняется, что в действительности они унижают самих себя. Неспроста говорит мудрый Влас разыгравшемуся шуту Климке Лавину:
Бахвалься!