Чудо с отшельником сталося:
Бешеный гнев ощутил,
Бросился к пану Глуховскому,
Нож ему в сердце вонзил!
А вслед за этим чудом совершается второе: падает дерево, которое трудническим подвигом, по обету, подтачивал ножом монах.
Рухнуло древо, скатилося
С инока бремя грехов!..
Слава Творцу вездесущему
Днесь и во веки веков!
«Чудо с отшельником сталося», потому что в душе своей он ощутил не личную обиду, а Божий гнев, гнев не за себя, не за личное оскорбление, а за хулу на святыню, за издевательство над Богом и ближними.
Конечно, Некрасов спорит в легенде с теми представителями послепетровской церкви, с теми воспитанными ею православными христианами, которые абсолютизировали долготерпение, непротивление злу, упрощая или односторонне толкуя смысл заповедей Спасителя. Не исключено, что и сам Некрасов в этой полемике перегибает палку в противоположную сторону.
Христианину Савелию, проповедующему пассивное непротивление и смирение с царящим в мире злом, противостоит в поэме христианка Матрена Тимофеевна, глубоко убежденная в том, что «вера без дела мертва», что цель и призвание христианина на этой земле – активное добро, заступничество за правду, отстаивание достоинства тех, кто страдает от незаслуженных обид и унижений. При этом Матрена менее всего думает о себе, целиком отдаваясь праведному труду, семье, заступничеству за пострадавших и оскорбленных.
Так постепенно, по мере смены событий и героев, в поэме складывается, вызревает образ иного «счастливца», чем тот, которого ищут странники. Таким счастливцем окажется борец за высшую правду, за духовные святыни, за народные интересы. От Якима Нагого – к Ермилу Гирину, от Ермилы – к Савелию и далее к Матрене – по нарастающей – созревают предпосылки к появлению яркой народной индивидуальности, ищущей счастье не в том направлении, не на тех путях, по которым решились идти опрометчиво мужики-правдоискатели.
Далеко не случайно, по-видимому, колебался Некрасов в момент работы над «Крестьянкой» по поводу места этой части в художественном целом еще не сложившейся в его воображении поэмы-эпопеи. В черновом автографе у него встречается помета «из второй части», вполне оправданная самим развитием сюжета. Встречаясь с Матреной Тимофеевной, странники говорят:
Попа уж мы доведали,
Доведали помещика,
Да прямо мы к тебе!
«Ясно, – писал П. Н. Сакулин, – что „Крестьянка“ должна идти за 1 частью, непосредственно за главою „Помещик“, и составлять, значит, часть вторую».
Правда, некоторые исследователи указывали, что тут нарушается календарь сельскохозяйственных работ, естественное течение времен года: в «Первой части» – ранняя весна, в «Последыше» – сенокос, а в «Крестьянке» – осенняя уборка хлебов. Если «Крестьянку» поставить перед «Последышем», –