шерсти и нового вязанья. Так случилось, что когда я ходила посещать мисс Поль, я больше видела Броунов, чем во все то время, когда я гостила у мисс Дженкинс, которая никогда не могла прийти в себя от того, что она называла унизительными замечаниями капитана Броуна о докторе Джонсоне, как писателе легких и приятных романов. Я узнала, что мисс Броун была серьёзно-нездорова какой-то медлительной, неизлечимой болезнью, и мучительное ощущение этой болезни придавало чертам её то беспокойное выражение, которое я принимала за неутомимую брюзгливость. Она точно была брюзглива в то время, когда первая раздражительность причиняемая её недугом, превосходила её терпение. Мисс Джесси переносила эту брюзгливость даже гораздо терпеливее, нежели горькие упреки, которые больная делала себе всегда после этого. Мисс Броун привыкла обвинять себя не только в вспыльчивом и раздражительном характере, но также и в том, зачем отец и сестра были принуждены экономничать, чтоб доставить ей небольшую роскошь, необходимую в её положении. Она так охотно приносила бы им жертвы и облегчила бы их заботы, что врожденное благородство её характера прибавляло раздражительности к расположению её духа. Все это переносилось мисс Джесси и отцом более чем с кротостью, с совершенной нежностью. Я простила мисс Джесси её пение без такта, моложавость её одежды, когда увидела ее дома. Я приметила, что темный парик капитана Броуна и ватный сюртук (увы! чересчур поношенный) были остатками военного щегольства в его юности, которые он носил теперь бессознательно. Он был человек бесконечных ресурсов, приобретенных в его казарменной опытности. Как он сам признавался, никто не мог вычистить сапоги по его вкусу, кроме его самого; но, на самом деле он не считал унизительным избавлять служанку от трудов разного рода, зная, вероятно, что болезнь его дочери делала трудным это место.
Он пытался помириться с мисс Дженкинс вскоре после достопамятного спора, упомянутого мною, подарив ей деревянную лопаточку для камина собственной работы, он слышал, что она говорила, как ей неприятен скрип железной. Она приняла подарок с холодной благодарностью и поблагодарила его формальным образом. Когда он ушел, она велела мне отнести лопатку в чулан, может быть, чувствуя, что подарок от человека, предпочитающего мистера Боца доктору Джонсону, не может быть приятнее для уха скрипа железной лопатки.
Таково было положение вещей, когда я уехала из Крэнфорда в Дрёмбль; у меня было, однако, несколько корреспонденток, которые рассказывали мне все, что происходило в милом городке. Мисс Поль начала так же прилежно заниматься тамбурным вязаньем, как некогда занималась вязаньем на иглах, и в конце каждого рассказа о новостях являлось новое поручение относительно тамбурной работы, которое я должна была исполнить для неё. Мисс Матильда Дженкинс, которая не обижалась, если ее называли мисс Мэтти, когда мисс Дженкинс тут не было, писала милые, ласковые, бессвязные письма; время от времени отваживалась высказывать свое собственное мнение, но вдруг останавливалась и просила меня не рассказывать
