– Он… – Колосов вертел в руках связку ключей, извлеченных из сумки Калязиной. – Я сегодня это слово слышу в двадцатый раз. Никаких ассоциаций, усек? Никакого воображения у меня уже не осталось. Я не знаю, для чего он это делает. Не зна-ю.
Он молча осматривал сумку: недавно купленная, вместительная, из пестрой плащевки на «молнии» (такие старухи почему-то особенно любят). В сумке – две газеты: «Аргументы и факты» и «Вечерка», старый перетянутый резинкой зонтик, стираные гольфы в пластиковом мешочке, пакетик с лекарствами: валидол, глазные капли, очечник (она постоянно носила очки, они упали в траву, когда ОН сбил ее с ног) и видавшая виды косметичка – бархатная, расшитая бисером. Никита раскрыл ее. Косметичка, как и все в этой сумке, хранила запах хозяйки: смесь валерьянки, мяты, нафталина, крепких дешевых духов – все, чем пахнут молодящиеся старушки.
Одну за другой он вынимал вещи: проездной «сезонка», картонный пропуск в НИИ, огрызок черного карандаша для подводки бровей, остатки польской помады коричневого цвета. В кошельке обнаружились деньги: купюра в пятьдесят тысяч и гремучая тяжеловесная мелочь, пластиковые жетоны на метро…
– Значит, полтинник внимания его не привлек. – Соловьев взял у Никиты пропуск, посмотрел фото Калязиной – кругленькая очкастенькая аккуратная старушка. – Равно как и ее сережки с фианитом, у моей бабки, кстати, такие же были, и колечко с синим камушком неизвестного происхождения. Дешевка, конечно, но если бы это был просто бродяга, бомж – не побрезговал, забрал бы все подчистую. Этот же не грабил, он… Он и прежде ведь не грабил, а?
Колосов положил вещи в сумку. Вместо ответа спросил сам:
– Сколько времени он, по-твоему, находился возле нее?
Соловьев, прищурясь, посмотрел на солнце, пробивающееся сквозь плотную листву нависшей над тропинкой липы.
– Достаточно, чтобы снять с себя и с нее штаны. Минут семь-десять. Однако этот оригинал белья не трогал. А вот что он делал…
Ей было нанесено четыре удара. Медик сказал, двумя он оглушил ее, сбил с ног, затем бил уже лежачую. Потом зачем-то поволок тело вперед, не в кусты, заметь, а, наоборот, – из кустов, на видное, солнечное место. И тут снова ударил. Я думаю, он как-то манипулировал с ее телом – может, ощупывал, гладил. Эти, с завихрениями насчет стариков, часто так поступают. Однако вступить в половой контакт не пытался. Ее одежда на этот счет – в порядке. Потом он ударил ее еще раз.
– Значит, всего было шесть ударов? И все по голове?
– Эксперт так сказал, следователь записал. Других повреждений на теле вроде нет. А эти по брызгам крови на кустах установили, по частицам мозгового вещества. – Соловьев сморщился, приподнял фуражку и вытер лицо платком. – В общем, он обращался с ее головой, точно с орехом. Грецким. Долбил, долбил. И все камнем, все камнем… Видишь, там след волочения на земле? Он тащил ее за кофту, а сам шел все время по траве: примял ее здесь и здесь. А след оставил нам только один. Тот, что ты видел только что. Визитную карточку свою – лапу заднюю. Дерьмовый след, Никита. Никакой идентификации там