– Ты всегда была лучшей из Фэнгов, – произнес он. – По крайней мере, я так считаю.
– Среди Фэнгов нет кого-то лучшего, – покачала головой Анни. – Все мы абсолютно одинаковы.
Несколькими неделями раньше – вскоре после того, как скандал с фотографиями начал понемногу стихать, – ей позвонили родители. Анни в тот момент читала четырехстраничное послание Минды, две страницы которого содержали секстину[9], где из строфы в строфу переходили слова: «Фэнг», «расцвет», «неугомонен», «язык», «кино» и «бисексуал». Так что Анни была только рада поводу отложить письмо.
– Отличные новости! – воскликнул в трубку отец.
И тут же где-то на заднем плане послышался голос матери:
– Отличные новости!
– И что такое? – поинтересовалась Анни.
– Нам на е-мэйл пришло письмо из Музея современного искусства в Денвере, – сообщил отец. – Там, дескать, крайне заинтересованы, чтобы одно из наших произведений было представлено у них.
– Здорово! Поздравляю, – сказала Анни. – Что-то новенькое?
– Офигительно новенькое, – подхватил мистер Фэнг. – Прямо только что явилось на свет.
– Ого!
– Вот именно, что ого! Точнее и не скажешь! Ого!
– Пап, – нетерпеливо сказала Анни, – мне еще надо роль повторить.
– Ну, ладно-ладно, хорошо, – отозвался отец.
В этот момент миссис Фэнг где-то совсем рядом с телефоном воскликнула:
– Просто скажи ей, милый!
– Сказать мне что? – насторожилась Анни.
– Ну, что все действо будет вращаться вокруг твоих недавних снимков.
– Этих ню? – уточнила Анни.
– Верно, тех самых. Видишь ли, музей связался с нами, чтобы выяснить, был ли твой… м-м… перформанс очередным творением Фэнгов.
– Ох уж…
– Мы сказали, что ты мощно всколыхнула средства массовой информации, показав, какова она – цена славы.
– Угу, – буркнула Анни.
– Понимаешь, «чадо А» сотворяет действо такого масштаба, что оно охватывает весь мир! Это же то, что делали Фэнги, – только возведенное в энную степень! К тому же «чадо А» уже очень давно не участвовало в наших произведениях.
– Потому что я, знаешь ли, давно уже не чадо.
– Ну что ж, я просто хотел дать тебе знать. Хотя для тебя это было бы весьма занятно.
– Да уж, – отозвалась Анни, внезапно заинтересовавшись, чем же все-таки окончилась та секстина.
– Мы тебя любим, Анни, – в унисон сказали родители.
– Да, – ответила она. – Я вас тоже.
Наутро Анни описывала по комнате неспешные круги, разглядывая журналиста, что лежал в ее постели в одном исподнем. Трусы у него оказались неоново-фиолетовыми, и Анни не могла сказать, нравится ей это или нет – это была просто притягивающая глаз деталь.
Похмельем она нынче не страдала, что означало – накануне она не так уж сильно и набралась; а это, в свою очередь,