«Источник нежности и жизни, Солнце властно
Льёт жаркую любовь на грудь земли прекрасной…
Она, как женщина, сотворена из плоти,
как Бог, полна любви; и соками полна,
таит кишение зародышей она».
Закончив свою мелодекламацию, офицер возложил ладонь на уже заметно выдающийся живот Веры. Моя жена инстинктивно отпрянула, а гости, как ни в чём не бывало, решили откланяться. Попрощались они тоже самым экстравагантным образом. Капитан-лейтенант в чёрной каске и бриджах вскинул руку в нацистском приветствии:
– Да здравствует храбрый герой Рейха корветтен-капитан Отто фон Шторм! Да здравствует его славное потомство! Да здравствует победа!
Семь лужёных глоток проревели на весь дом:
– Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль!
Утром следующего дня дверь в нашу квартиру была густо измазана экскрементами. Поверх отходов своей патриотической жизнедеятельности неизвестные прилепили листок из школьной тетради, исписанный большими печатными буквами: «Сдохни, бошевская подстилка!» – и чуть ниже корявая дописка: «Вместе со своим недоноском!»
Мадам Жюли горестно покачала седой головой:
– О мсье Эдмон, мсье Эдмон! – И, спохватившись, прижала руку к дряблой груди: – Ах, простите, господин офицер!
Я безнадёжно махнул рукой:
– Что уж теперь, называйте, как привыкли… – И налил ей ещё коньяку. Старуха выпила вторую рюмку по-крестьянски, как и в первый раз – залпом.
– На свете слишком много подлости, вот что я вам скажу, господин офицер Эдмон… Как морского