Она бросила на градоправителя последний извиняющийся взгляд, но тот смотрел в стену невидящими глазами, словно перед ним только что развернулось самое пугающее зрелище в жизни. Гроулис схватил сестру за руку и выволок на улицу.
– Что ты наделала? – заорал он на нее и отпихнул так, что она ударилась спиной о стену дома градоправителя.
Амулеты, обереги и талисманы бешено раскачивались на его шее, запястьях и в волосах. Его глаза горели в темноте, и весь он выглядел дико – даже страшнее, чем Стормара в день прибытия Грифа.
– Это ты заставила его все это рассказать! Точнее, придумать, потому что это неправда. Это перо, где ты взяла его, кто тебе его дал? Ты забыла, что всю жизнь Стормара учил нас ни на шаг не приближаться ко всему этому мракобесию и ведьмовству?
– Отпусти меня, мне больно! – рука Тавни под железными пальцами Гроулиса начинала неметь.
– Я предупреждал тебя тысячу раз! С этим твоим письмом! С этим твоим нытьем, твоими глупыми картинками, а теперь…
– Гроулис, отпусти ее сейчас же.
К Гроулису и Тавни незаметно подошел Гриф. Сейчас на его лице не было ни следа былой смешливости – он сжимал в руках длинную палку и было ясно, что не будет колебаться, пустить ли ее в ход. Гроулиса, впрочем, это не смутило: он отпустил бледную сестру и решительно развернулся к Грифу с тем же диким огнем в глазах.
– Можешь сколько угодно подкупать Отщепенцев любыми сокровищами, – медленно сказал он, – но я все равно чую, что за тобой стоит какая-то темнота.
Взгляд Грифа стал холоден и насмешлив – он словно вырос, почти сравнявшись с высоким Гроулисом:
– Посмотри на себя, папенькин сыночек. Сам-то чувствуешь, как тебе промыли голову сказками и страхами? Темнота, говоришь? А лапка твоя как там, не болит?
Гроулис собирался было ответить, но тут дикий крик перебил его на полувыдохе. Все трое бросились к главной площади, откуда доносилось безумие криков, скрежет, рычание Зверя и причитания Отщепенцев, выбегавших из домов в халатах, пижамах и ночных сорочках. Впрочем, большинство из них в ужасе от увиденного сразу бросались обратно, а остальные пытались удержать детей подальше от открывшейся сцены. Вороны во главе с огромным Урхасом вились над площадью, истошно крича на разные свои вороньи лады.
В центре площади Нечто, воя и содрогаясь, натужно ползло в сторону порта. Оно выглядело уже совсем иначе, нежели раньше: с него содрали верхний слой хлама, а остальной мусор расшатывался и отпадал со спины и боков сам с собой. Чего только не было в той куче, становившейся все больше по мере движения Зверя: битое стекло, куски металла, ошметки мебели, вилки, ножи, ложки, ботинки, листы пергамента, рыбьи кости и другие, совершенно невообразимые предметы. На проплешинах, образовывавшихся на теле Нечто, начала просматриваться бурая, вязкая кожа…
Тавни вдруг поняла, что Нечто