– Как? – спрашивает Вейбо Герритсзон, ковыряя в носу.
Гроте начинает тасовать карты:
– Моя очередь сдавать, приятели.
Пять бутылей рому дожидаются на полке. Работники пьют больше, чем секретарь, но Якоб уже ощущает слабость в ногах. Он понимает: «За сегодняшней игрой я не озолочусь».
– В приюте нас читать научили, – рассказывает Иво Ост. – Арифметике, Священному Писанию… Уж на Священное Писание они не поскупились, дважды в день гоняли на молитву. Евангелие наизусть учить заставляли, один стих за другим. Ошибешься – получишь тростью. Из меня бы пастор хоть куда! Да только кто станет слушать про десять заповедей от незаконного сына?
Он сдает каждому игроку по семь карт, открывает верхнюю в оставшейся колоде:
– Бубны – козыри!
– Слыхал я, – говорит Гроте, выкладывая восьмерку треф, – компания отправила одного чернокожего, черней трубочиста, в пасторскую школу в Лейдене. Вроде он потом вернется в родные джунгли и покажет каннибалам Свет Господень, они тогда мирными станут, ага? Библия, мол, дешевле ружей, и все такое.
– Зато с ружьями веселее, – замечает Герритсзон. – Бабах!
– Что толку от раба, – спрашивает Гроте, – если он весь пулями продырявлен?
Барт целует карту и выкладывает на стол даму треф.
– Вот это – единственная бабенка на свете, которая тебе такое позволит! – объявляет Герритсзон.
– Да я на сегодняшний выигрыш себе закажу красотку с золотистой кожей, – парирует Барт.
– Господин Ост, имя вам тоже дали в приюте в Батавии?
«Трезвым я бы ни за что об этом не спросил», – отчитывает себя Якоб.
Но Ост не обижается – ром сделал его благодушным.
– Да, точно. «Ост» – в честь Ост-Индской компании, которая основала приют, да и есть во мне восточная кровь, кто же спорит? «Иво» – потому что меня оставили на крыльце приюта двадцатого мая, это в старину считалось День святого Иво. Мастер Дрейвер в приюте то и дело высказывался: дескать, «Иво» – все равно что «Ева» в мужском роде, очень к месту, напоминание, что я зачат в первородном грехе.
– Господу