Их первая встреча подтвердила худшие опасения Виктории: «Его манеры, о, они самым радикальным образом отличались от свободного, открытого, естественного, любезного и доброжелательного поведения лорда М.!»[61] Лидер тори держался скованно, королева же давила на него авторитетом. Она отмахнулась от жалоб Пиля на то, что ему трудно будет сформировать правительство, пока в парламенте доминируют виги. Политикой она пока что не интересовалась. Другое дело – ее ближний круг. Неужели сэр Роберт намерен перетасовать ее свиту?
Да, именно так он и собирался поступить. Нельзя, чтобы королеву окружали виги, поэтому с несколькими фрейлинами ей придется распрощаться. Пусть пока подумает, с кем именно. После ухода Пиля королева впала в панику. От фрейлин из числа тори она не ждала ничего хорошего. Как раз в это время ее изводили нападками Гастингсы, а этажом выше нагло и своевольно умирала леди Флора.
Но что же делать? Разве что прибегнуть к хорошо знакомой тактике – до последнего настаивать на своем? Ни о каких компромиссах речи быть не может. Как говорил о ней дядя Леопольд: «Уж если она что-то решит про себя и уверится в правильности этого решения, даже сверхъестественная сила не заставит ее изменить свое мнение».
На следующий день Виктория сообщила Пилю о своем решении. Ни герцогиня Сазерленд, ни леди Норманби – жены влиятельных вигов – не покинут дворец. Она сохранит всех своих фрейлин, и делу конец. «Никогда я еще не видела настолько испуганного человека», – похвасталась Виктория в письме Мельбурну. В этом она была права. Сэр Роберт, и без того робевший в ее обществе, не посмел препираться с королевой. Он ретировался, а 10 мая прислал ей письмо, в котором «покорно возвращал» ее величеству «столь милостиво оказанное ему доверие». Проще было отказаться от поста премьера, чем выдержать еще одно подобное рандеву. А это означало, что Мельбурну пока что не требовалось уходить.
Виктория праздновала победу. «Сейчас они хотят лишить меня придворных дам, а потом доберутся до моих костюмерш и горничных. Они надеются, что со мной можно обращаться как с ребенком, но я-то покажу им, что я королева Англии»[62], – писала она Мельбурну.
Ее советник был поставлен в щекотливое положение. Как виг он свято верил, что монарх не должен отдавать предпочтение какой-либо из партий. Удерживать за собой кресло премьера было нечестно, недостойно. В то же время, как друг и наставник, он не мог покинуть Виктория, поскольку нуждался в ней не меньше, чем она в нем. Рядом с ней таяла корка льда, которая за годы разочарований сковала его сердце.
Выступая в палате общин, он заявил: «Я возвращаюсь на свой пост по одной-единственной и крайне важной причине: я не могу покинуть мою королеву в трудный для нее момент, когда ее одолевает тоска, а главное –