– Я лишь высказываю свое мнение как врач и, заметьте, совсем не стремлюсь его афишировать, – з алепетал Лакиер. – Я не первый год веду врачебную практику, не раз мне приходилось сталкиваться с больными такого рода, особенно среди солдат, участвовавших в заграничной кампании15.
– Но для того, чтобы заразиться этой болезнью, необходимо вести соответствующий образ жизни, не находите? Все, что я знаю о его величестве, полностью исключает возможность подобного диагноза!
– А я бы и не стал утверждать, – Лакиер снова понизил голос и оглянулся на дверь, – что это именно государь заразился этой болезнью.
– Что вы хотите сказать?
– Я не уверен, что тот, кого мы бальзамировали в подвале царского дворца, был император Александр Павлович, – тихо произнес лекарь.
Повисло тягостное молчание.
– В своем ли вы уме, Лакиер? – спросил Никольский.
– Я не имел счастья лично беседовать с государем, но я все-таки неоднократно его видел! А тот человек, что лежал передо мной на столе в подвале, лишь отдаленно напомнил мне государя, – продолжал Борис Львович. – Плюс странный диагноз… Поспешность и необстоятельность, поверхностность, я бы даже сказал небрежность, с которой происходило вскрытие и составлялся протокол… Все это наводит на определенные мысли. А главное, у человека, которого мы вскрывали, все плечи, спина и все мягкие части ниже – все имело темно-оливковый цвет, словно умершего долго били палками. Да и поведение доктора Тарасова меня несказанно удивило…
– А что такое произошло? – встрепенулся полковник.
– Князь Волконский назначил Дмитрия Климентьевича ответственным за бальзамирование. Как-никак он был личным врачом государя на протяжении многих лет. Однако тот не пожелал участвовать в бальзамировании, объяснив отказ сыновними чувствами к императору.
– Ну и что с того?
– Но почему он не захотел подписывать протокол вскрытия? Кстати, вы, кажется, заходили к нам в то время, когда происходило бальзамирование?
– Да, по ошибке. Но Чернышев сразу выпроводил меня из комнаты.
– А вы ничего странного не заметили?
– Нет, что-то не припомню.
– А не показалось ли вам странным, что голова покойного императора была обрита наголо? Ведь не было даже бакенбардов, с которыми император никогда не расставался при жизни!
– Да, пожалуй. Но я счел это необходимым действием для процедуры вскрытия.
– Помилуйте, для вскрытия черепа не требуется бритье бакенбардов! Не кажется ли вам теперь этот поступок цирюльника прямо-таки кощунственным по отношению к покойному царю?
– Конечно! Поэтому я склонен предположить все же, что император сам захотел сбрить бакенбарды перед кончиной.
– Но кто, находясь при смерти, будет думать о своих бакенбардах?! – с просил Борис Львович.
Никольский беспомощно развел руками. Лакиер же загадочно посмотрел на него и сам ответил на свой вопрос:
– Тот,