Ты себе даже не представляешь, как на расстоянии мне передается твое самочувствие – жизнечувствие. Нет, доченька, в основном ты – сильная, но слабость твоя мне давно известна, и она-то меня мучает и переполняет сердце бескрайней материнской жалостью. Ты не железная, что и говорить, все очень тяжело и для твоих плеч, хоть они и не такие узенькие, как мои. Солнышко мое, ты очень милосердно поступаешь, когда пишешь мне все, как есть, внутри тебя и вовне, и если бы не было твоего письма № 2, полного отчаяния и растерянности, я бы, все понимая, совершенно бы сошла с ума. Твоя боль – моя боль, плоть – от плоти, оболочка – от оболочки, не может обойтись без душевной связи. ‹…› Ленуся, у меня еще до твоего приезда к жжению спины и всего, даже головы, прибавилось дерганье во всех моих конечностях, внутренностях и т. д. Проверили меня на сужение сосудов и сказали: органики, слава Богу, нет, а это также вегетативка.
‹…› Стихи, естественно, не идут, да я их и не тороплю. Все зависит в этом деле не от меня. Можно было бы на мою жалобу резонно ответить: а кто вообще сейчас спокоен?
Ведь такой ужас вокруг – беспредел агрессивности, безденежья, бескормицы и т. д. и т. п. Но все же тревога должна быть нормальным человеческим чувством, а не таким болезненным. Тем более что вас в этом ужасе нет, а так сильно тревожиться можно только за детей. Я как раз очень спокойно переношу весь этот отечественный кошмар. Так что было мне худо в общем-то без видимых причин. Ленчик, я все думаю, что все уладится в твоем отечестве, в твоей душе. Иного нам не дано, как уповать на Бога и опираться на себя и близких. ‹…›
62. Е. Макарова – И. Лиснянской
10 декабря 1991
Дорогая мамочка! Очень полезно иметь тексты в компьютерной памяти. Видишь, как бежит время. Одно письмо от другого отделяет 10 дней или меньше. Украина свободна, до Переделкина дозвонилась, дяде сделали операцию, и завтра его выписывают. Билл дома, чувствует себя хорошо. Видимо, нервничать не стоит. Сама жизнь, пожалуй, не стоит наших нервов. Эти дни я полностью была занята дядей. Очень много физиологии. Он вел себя точно как дед. Подозревал всех то в неправильной операции, то в перченой еде, – на самом деле все было в порядке. Ничему не радовался, полностью отдался своим физиологическим «предчувствиям», проблема стула, катетера и т. д. Это или характер, или отсутствие запаса прочности. Билл, как бы плохо ему ни было, радовался каждому посетителю, радовался красивым и точным действиям медсестры, при этом понимая, что в первые сутки его дважды прошляпили, но не жаловался, считал, что везде возможны ошибки, зато как теперь хорошо за ним все ухаживают, какие люди вокруг, судьбы! В этом отношении Билл мне очень напомнил Семена, я даже ему рассказывала о том, как Семен Израилевич стоически мудро переживал свою болезнь. Билл считает это «еврейским», но ошибается. Я думаю, люди здесь душевно гораздо прочней, чем в союзе. Поэтому на фоне сравнительно нормальной жизни они и удары судьбы переносят иначе. А советских