54. Е. Макарова – И. Лиснянской
2, 4, 6 октября 1991
Дорогая мамочка!
Я спала сутки, утром решила сесть и записать все, что увидела. Стала думать над названием: «Sad Country» (Грустная страна) или «Every רקוב сметана» (Каждое утро сметана)[90]. Первое не предполагает никакого юмора, второе – его допускает. Дальше размышления дело так и не двинулось. Восстанавливать хронологию? С Шереметьева? И им же и кончить? Я искала телефон позвонить вам. Вместо телефонов-автоматов теперь игральные, они трещат и поедают доллары, но не соединяют с родителями. Почему-то это меня вконец огорчило, и я начала плакать.
Дважды мы посмотрели фильм, который сделал Алик[91]. Тоже плакала над ним. Соображаю очень туго. В окне – Иерусалим в дымке, кажется, и его залили сметаной. Вчера вышли прогуляться, после Московской прохлады Иерусалимский воздух кажется сгущенным. Пишу тоже в сгущенке, выкарабкиваюсь из слов, как муха. Вы все стоите у меня перед глазами, еще и закрепленные фильмом дважды.
Отгремел Федин юбилей. Написала сию многозначительную фразу, пошла за яблоком на кухню. Я все еще очень медленно соображаю, наверное, тому виной хамсин – очень жарко эти дни. Уже вечер, все привычно мерцает в окне. Начинаю приходить в себя. Очень отрезвили письма Кафки.
Двадцатые годы Европы – какой расцвет искусств, и какое отвратительное время, – становление советской и формирование фашистской империй. Ипохондрический еврей Кафка ищет душевного укрытия от будущего ада на груди Милены Ясенской. Все те же проблемы – социальные катаклизмы и жизнь художника. Очень полезно для понимания эпохи и Фридл‚ ведь это схожие по типу женщины – богемные, свободные (в рамках тогдашних представлений о свободе). Пока не могу найти себе места, где могла бы сидеть и сочинять. Для разгона нужно одиночество, у меня огромная потребность в нем. ‹…› Появится. Здесь у меня нет эсхатологического чувства безвыходности, конца всему, нужно лишь искать в правильном направлении. ‹…›
Представь себе, мамочка, я получила вчера твое письмо‚ написанное во времена чтения Семеном Израилевичем твоей верстки об Ахматовой. Такое теплое, такое родное! Вы все время в моей голове, каждую секунду хочу позвонить, но, как ты понимаешь, каждую секунду это невозможно… Все-таки не выдержала и пошла тебе звонить. С первого раза удалось. Теперь мне спокойней, будет машина, все же вам будет полегче функционировать. Мамуль‚ ты только не напрягайся, не нервничай, – ты очень много нервной энергии растрачиваешь,