После собрания, расходясь по каютам, матросы обмениваются мнениями:
– Ну-у, новая метла по-новому метет!
– А что, правильно! Мы не аутсайдеры!
– А сорок процентов – это сколько в валюте?
– Братва! Я этого кэпа знаю, он на “Первомайске” старпомом молотил. На его вахте все и было – авария!..
– Да бросьте бакланить, елки-моталки! – кидает веское слово боцман. – Вам дело толкуют, а вы – “авария”! И на старуху бывает проруха!
Морской трамвай пересекает угрюмую, засыпанную осенними листьями бухту Золотого Рога. От причала я поднимаюсь до памятника Сергею Лазо, поворачиваю по направлению к морскому вокзалу. Ветер с Амурского залива продувает насквозь Ленинскую улицу. Темные тучи надвигаются на сопки. На кинотеатре “Уссури” зажглась и потрескивает зеленая реклама. Телевизионная мачта со строчкой красных оградительных огней на Орлиной сопке то скрывается в облаках, то выныривает.
В просторных гулких залах нового Морвокзала малолюдно. За окнами – причалы тогового порта, там грузятся и разгружаются океанские суда. Точно гриф гигантской гитары, блестят под дождем платформы загородных электричек. Я сажусь в кожаное кресло, раскрываю газету. Сначала улавливаю далекий цокот каблуков по мрамору пола. Каблуки стучат ближе и ближе. Потом наплывает знакомый аромат духов…
– Здравствуй, Лера! – говорю я, не отрываясь от газеты.
– Здравствуй, Витя! – она опускается рядом.
– Устала?
– Немножко.
– Опять интервью?
– Моя профессия.
– Где поужинаем?
– Где чисто и светло.
– Значит, «У Хемингуэя»?
Она поднимается и подает мне руку. Рука у нее в черной перчатке. Перчатка контрастирует с белым пальто из плотной ткани, могущей противостоять любому дождю. Еще на ней черный шарф и черные чулки. Они делают ее похожей на негритянку. На элегантную негритянку. Только волосы, выгоревшие до пшеничной желтизны, возвращают нас из бананово-лимонной Африки в женьшеневое Приморье.
На привокзальной площади за виадуком старушки продают цветы. Они терпеливо сидят за корзинками с тоскующими гвоздиками и астрами, изредка перговариваются и без особого сожаления провожают взглядом прохожих, не пожелавших взглянуть на последние цветы года. Я всегда что-нибудь покупаю у них. На этот раз – фиолетовые астры.
– Человек так устроен, – замечает Лера, принимая букет. – Ему даже неважно, что, в принципе, делать; каждому доставляет удовольствие находится при деле в хаосе человеческой суеты…
Это она о старушках. Я замечаю: с некоторых пор ее тянет пофилософствовать. Может так она старается вырабатывать оригинальность журналистского мышления. Кто знает. Но я не спорю, хотя спорного в ее сентенцях иногда хоть отбавляй.
Каменные