Так как к состоятельным людям или к тем, кого подозревали в этом, интерес органов и не только финансовых, время от времени возобновлялся с новой силой, то и в квартиру на Саксаганского нередко захаживали проверяющие. Делалось это, как правило, по наводке «благожелателей», добрых знакомых или обиженных родственников. В одну из таких проверок оказалось, что все вроде бы в порядке, в квартире произведено уплотнение, ценных вещей и драгоценностей не обнаружено. Баба Вера держалась уверенно и независимо. Проверяющие уже уходили, когда в дверях возник Абрам Айзенберг. Увидев выходящих, он обеспокоился: «тетя Вера, они тебе ничего не сделали?»
«Ах, это оказывается ваша тетя? А Вы – жилец Айзенберг? Пройдемте в вашу комнату, а то она была заперта». Прошли, проверили. Ничего не нашли. Заметили, что студент не отходит от рояля. Его отодвинули, рояль открыли, проверили – пусто. Потом со знанием дела постучали по ножкам рояля и стали их отвинчивать… Там оказались золотые николаевские десятки. Много. Как раз незадолго до этого деду удалось продать дом на Батыевой горе.
Несмотря на отказ от отца для поступления в институт и членство в комсомоле, Айзенберг вряд ли имел какой-то умысел. Но и баба Вера, и тетя Рая и даже Рена, которая знала эту историю только в пересказе, не простили ее Абраму. Никогда. Дело в том, что он всегда называл бабушку Верой или даже Веркой. А тут назвал ее тетей…
Не знаю точно, когда, но дед и баба Вера арестовывались, из них выколачивали признания о наличии скрываемых ценностей. Тут можно вспомнить «успешную» работу братьев Броневых, один из которых был папой, а другой дядей известного артиста. Дядя лично выбивал из одного нашего дальнего родственника сдачу ценностей – и выбил, но потом, насколько я понимаю, сквозь пальцы смотрел на дальнейшее (уже незаконное) их наращивание. Изымаемое у нэпманов было нажито по закону, а изымалось – идя навстречу пожеланиям трудящихся (на самом деле не привыкших трудиться большевиков – вспомните сцену ухода с работы кавалериста, которого играл Сергей Шакуров в фильме Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих»). Успеху дяди Броневого способствовало его знакомство с еврейской средой, хорошими информаторами и некоей зловещей обаятельностью, которую потом артист Броневой отобразил в образе Мюллера в «Семнадцати мгновениях весны» – для него прототипом Мюллера в поведенческом аспекте был дядя.
Пытать при допросах только учились. Пугали. Били. Кормили селедкой и не давали пить. Подогревали в жару. Сажали на ведро[39].
Дед сломался на допросе, когда мимо него провели бабушку в соседнюю комнату и оттуда раздался женский крик. Дед признался. Его выпустили, а бабу Веру даже не арестовывали. Кричала другая женщина. Бесстрашная бабушка его потом ругала – «да что они могли со мной сделать? Они и так не знали, куда меня деть – я им спуску не давала – они же все байстрюки и не имеют понятия как себя вести!».
После относительно благополучных времен