Об этих погибших тридцатилетних физиках говорит и Сахаров в своих «Воспоминаниях», о них он узнал от своего учителя. В 1960-е годы судьба привела Сахарова к теории гравитации и космологии, которой Матвей Бронштейн посвятил свои главные работы, и вскоре он познакомился с вдовой Бронштейна – Лидией Чуковской. Их сблизило участие в правозащитном движении, и Сахаров объяснял ей смысл и значение научных работ ее мужа…
Лидия Чуковская, которая всю жизнь вела дневник, заметила: «Мои записи эпохи террора примечательны, между прочим, тем, что в них воспроизводятся полностью одни только сны. Реальность моему описанию не поддавалась; больше того – в дневнике я и не делала попыток ее описывать. Дневником ее было не взять, да и мыслимо ли было в ту пору вести настоящий дневник? Содержание наших тогдашних разговоров, шепотов, догадок, умолчаний в этих записях аккуратно отсутствует»[77].
О той же реальности Андрей Сахаров написал полвека спустя: «Если говорить о духовной атмосфере страны, о всеобщем страхе, который охватил практически все население больших городов и тем самым наложил отпечаток на все остальное население и продолжает существовать подспудно и до сих пор, спустя почти два поколения, – то он порожден, в основном, именно этой эпохой. Наряду с массовостью и жестокостью репрессий, ужас вселяла их иррациональность, вот эта повседневность, когда невозможно понять, кого сажают и за что сажают».
Иррациональность происходившего в Тридцать седьмом даже и сейчас поражает, когда, например, в следственном деле расстрелянного читаешь, что его завербовал в «фашистскую террористическую организацию» человек, которого террор обошел стороной, или из аккуратно подшитых бумаг узнаешь, что голландский физик-еврей завербовал советского физика-еврея работать на разведку нацистской Германии.
Тем более иррациональность была невыносима для людей, находившихся под властью «научной» социалистической идеологии. Старались найти причину для ареста близкого человека, и… кто ищет, тот всегда найдет. Причину «следственной ошибки» усматривали в том, что исчезнувший когда-то встречался с каким-то будущим врагом народа, или бывал за границей, или слишком резко высказывался, или, наоборот, был подозрительно молчалив, или, наконец, что в следственные органы пробрались вредители, которые и сажают честных и преданных советской власти людей.
Тамм, например, так думал об аресте своего младшего брата: «Я мучился, старался понять, в чем он мог быть виноват, не допуская мысли о том, что могут посадить невиновного. Так я мучился, пока не нашел удовлетворительного, как мне казалось, объяснения: «Леня никогда не мог бы совершить ничего плохого, но, может быть, он что-то знал о преступлениях других людей