Как бы там ни было, гости, держась за животы и прикрывая рот рукою, тоже подступили к хозяину, желая ему помочь. Но он, ворча под нос, с руками, ногами в «хне», сам поднялся и отправился на свое место.
Столько зрелищ случилось, столько событий произошло, – а рассыльный Котан ничего еще не знал. Тут как раз поднялся весь этот шум и гам: – Эй! Неси воды, помогай! Хозяин с хозяйкой задохлись!
Как услыхал это молодец Котан, представилось ему, что их дым одолел; подкатился, как клубок шерсти, схватил первый попавшийся горшок вместо кувшина, да как заорет на всех: – Чтоб вашу мать да отца!.. – И, себя не помня, влетел в дом как раз в ту минуту, когда староста только что обчистил себе лицо, отмыл бороду и собирался сполоснуть рот, – в зубах у него все-таки застряло несколько вкусных кусочков. Правда, большую часть он успел всердцах проглотить, и ему драло горло, он кашлял, глотками пил воду, но ничего поделать не мог – поздно тут кашлять да харкать! Желудок голодный, сам человек пожилой, голова слабая, – и вдруг такой фимиам, такой мед! Вот и вправду, удовольствие, – разумей разумеющий!
Что еще добавить? Разве что наш господин староста, как взбесившийся медведь, вертелся, держась за живот.
– Ах, лопни мои глаза! Дорогой мой староста, – ах, попади я в ад! Ах, ах, ах! В каком ты виде, родимый мой! Неужто твой Котан умер, сгинул, – что ты попал в такую беду?! – воскликнул бедный рассыльный и, скосив единственный глаз, сам скривившись на один бок, подлетел к старосте всплакнуть о его беде и пособить его горю. Но только староста собрался закатить ему оплеуху хорошую, подправив ему слепой глаз и зубы в брюхо вогнать, – зачем-де он оста вял хозяина и за своим удовольствием погнался, – как расторопный Котан, и внимания не обратив на какую-то гам затрещину, решил исправить свою ошибку, угодить хозяину – взял обеими руками да и опрокинул горшок ему на голову. Упаси бог, – что туг случилось!
Огромный горшок кислого, густого, пенистого базкатана, целых пять лет стоявшего на погребе, так его всею окатил, что, право, и в день потопа всемирного такого смятении, такого бедствия ни видано не было, ни слыхано. Все ж таки, – староста!., у бедного рассыльного сердце захолонуло Кислятина вонючая так ударила ему в голов), что он на десять шагов в сторону отскочил и, лязгая зубами, весь затрясся, как собака, стащившая запретный кусок; потом, пыхтя, бросился в угол, да так там и остался, точно окаменел или в лед превратился.
Предложи ему в ту минуту норку мышиную за сто туманов, он наверняка бы купил да и залез бы в нее оплакивать свой черный день, от хозяина подальше. Врагу своему того не пожелаю, что с ним тогда было, – а хозяин… – не приводи, бог! – пока не принесли чистой воды, он все муки мученические претерпел.
Борода, рот, спина и пазуха, и шуба, и прочее всё у него хлюпало и шлепало. Карманы и лабчины были тоже залиты до отказа. Спина чесалась, глаза щипало, а стоило ему двинуться, так обе штанины, тоже базкатаном насквозь пропитанные, звонко, с хлюпом, ударялись друг