А к нам, гляди, и сардар заходит, и богатей. Имелся бы в корыте хлеб, в карасе – вино, в мешке – мука, а там – будь я гол, как сокол! Да пропади моя голова, если я стану тужить. Был бы дом мои полон, была бы в доме благодать, дети были бы живы-здоровы, и пусть тысяча людей ко мне приходит, тысяча уходит, – разве это мне в тягость? Хлеб – божий и я тоже. Кому приведется, тот пусть и ест, – слава богу, в запасе много еще кой-чего. Были б сыновья здоровы, да сам я жив. Как может господь урезать пищу у своего творения? Я шапку набекрень заломлю да свое и наверстаю. Пускай ленивый тужит.
Нет, нет – кто деньгам предался, у того ни души, ни веры нет. Что деньги, что прах – всё одно.
Вон у золотых дел мастера П. много денег, – так что ж, разве он выше меня хоть на столечко? Или лучше моего живет? Кривой его глаз про то знает. От забот у него кожа с лица сошла, сам в щепку превратился, спина к животу прилипла, зубы торчат, глаза ввалились. Ветерок подует, – так он весь съежится, в клубок свернется. Зажми ему нос – из него и дух вон.
Нет, ежели за год, не покушают моего хлеба тысяча таких и сяких, тюрков да армян, нищих да странников, да чужаков всяких, ежели не поспят они в моем доме, не выпьют моего вика – да разве могу я уснуть спокойно? А разрой хоть могилу мою – слова не пророню.
Изобилью моего сада конца-края нет, – и в Тегеране и в Стамбуле сад мой знают. Как же можно другому отказать? У меня так заведено: ешь сколько влезет да еще полный мешок и хурджин вдобавок должен домой к себе отнести.
Сам дерево посадил – сам под ним спишь, сам плоды взрастил – сам ешь: что может быть лучше этого на белом свете. В новое не одеваюсь, по мне и старое хорошо. Кто мне может помешать? Кто меня по голове бьет одевайся, мол, в шелк да парчу? Разве ж я не хозяин своей головы?
Войдешь в город, – покажется, что голод в мире: ни тебе довольства, ни благополучия. Да коли хлеб и воду за деньги продавать, так куда ж деваться, кому руку протянуть?
Видел я не раз, как в лавках лежат кучками рублевки, золотые, всякая деньга, – так вот, как начнет хозяин эти деньги пересчитывать, у него всякий раз душа будто из тела выходит, – ведь вот до чего трясутся они над своей казной! Подумаешь, деньги – крылатые, гляди, улетят!
А протяни-ка руку такому человеку – да будь я собачий сын, да не удостоюсь я горсти праха, если неправду говорю, – свидетели бог и земля, и небо, и море, и суша! – не подаст тебе и соломинки в глаз ткнуть. Тьфу! Человек должен душу свою продать, чтоб на деньги зариться.
Тысячу лет будешь стоять у дверей самого милого тебе человека, гнуть шею, с голоду помирать, тысячу лет будешь икать на пустой желудок – так ни один тебя в дом не пригласит войти, водой холодной не напоит'..
Даже