1850. Мария Гарзийо

Зачем? Ведь он такой-сякой изменник и предатель, негодяй, обманувший мои детские розовые надежды. Нахрена нам, идеалистам, такой сдался? Пусть не бежит, не звонит, не хватает. Переживем. «Ты-то переживешь» хрипит разуму сердце, «А я как? Мне-то больно и плохо. Я привыкло по вечерам биться в унисон с моим дружбаном их соседнего тела». Экран телефона озаряет сообщение. Сердце радостно подпрыгивает, разум надменно надувается. «Я все равно тебя люблю» пишет ненужный обманщик. В моей душе как по взмаху волшебной палочки расцветают розы и тюльпаны. С этим благоухающим садом внутри я и засыпаю, прижав к груди плюшевого слоненка. Мне кажется, что все самое трудное и плохое уже позади. Я опять ошибаюсь. Оно только начинается.

      В моей новой жизни меня будит не мягкое прикосновение губ, а сверлящая трель будильника. К этому неприятному новшеству придется привыкнуть. Я принимаю душ, крашусь, завтракаю остатками захваченного в дорогу пайка. Без пятнадцати девять ко мне стучится Аня, и мы с ней отправляемся на службу. На улице снега по колено, деревянные домики, елки и машины утопают в сугробах. Я скольжу по расчищенному дворником-жаворонком тротуару, ощущая себя героиней сказки «Двеннадцать месяцев», которая их недолговечного лета перенеслась обратно в глухую зиму. С нами здороваются пожарники и жандармы, строители провожают наши спины странными пугающими взглядами изголодавшихся зверей. По прибытию в пункт назначения мы сразу сталкиваемся с Лоранс. «Как дела?» спрашивает она, о очереди пожимая наши замерзжие ладошки, и пытливо вглядываясь в лица. Мы лыбимся в ответ, выражая огромную радость от предстоящей работы и полную боевую готовность.

      – Отлично. Je vous laisse vous changer dans la chaufferie [3].

      В дальнейшем этот ее любимый оборот «Je vous laisse faire» будет вызывать у меня нервный тик. Лоранс никогда не говорит в повелительном наклонении «сделайте это», она всегда «предоставляет нам возможность что-либо сделать». Получается так, будто за каждую подобную возможность мы должны быть ей премного благодарны.

      Мы спускаемся по лестнице в отдел pret-a-porter. Лариса, выкарабкавшись из картонок, так же жмет нам руки и провожает в котельную, которая по совместительству выполняет обязанности передевалки. При виде этого помещения расплакался бы даже не привыкший к роскошной недвижимости папа Карло. На двух квадратных метрах помимо печки, которая греет весь магазин, поселились вешалки с одеждой работников, их сменная обувь, а так же многодетная семья коробок. В воздухе, если жалкие остатки кислорода можно таковым назвать, накрепко засел аромат взапревших ног. Я, испытывая невыносимые душевные муки, втискиваю свой гладенький Виттон между чьми-то грязнобокими рюкзаками. «Потерпи малыш» шепчу я ему, «это временное неудобство». Он взирает на меня с немым упреком.

      – Давайте девочки, начнем с этиктэ, – руководит Лариса, пихая нам какие-то бумажки.

      – С чего, простите?

      – Этикетки