…Скрываясь от мирских погибельных смятений,
Без страха и надежд, в долине жизни сей,
Не зная горести, не зная наслаждений,
Они беспечно шли тропинкою своей.
И здесь спокойно спят под сенью гробовою —
И скромный памятник, в приюте сосн густых,
С непышной надписью и резьбою простою,
Прохожего зовет вздохнуть над прахом их.
Любовь на камне сём их память сохранила,
Их лета, имена потщившись начертать;
Окрест библейскую мораль изобразила,
По коей мы должны учиться умирать.
И кто с сей жизнию без горя расставался?
Кто прах свой по себе забвенью предавал?
Кто в час последний свой сим миром не пленялся
И взора томного назад не обращал?
(…)
Василий Андреевич не уставал повторять своим детям:
«Помните всегда, что в тот день, когда вы родились на свет, все веселились и радовались, а вы одни плакали; помните это и живите так, чтобы в тот день, когда вы будете умирать, все плакали, а вы бы – радовались. Не забывайте и того, мои милые дети, что после любви к Богу ничто на свете не должно быть священнее любви к Отечеству».
Это говорил человек, мать которого обрела это славное Отечество в годы Русско-турецкой войны (1768–1774 гг).
Но вернёмся к поэме…Там видим похожие мотивы:
Смертных ропот безрассуден;
Царь всевышний правосуден;
Твой услышал стон Творец;
Час твой бил, настал конец.
В этой балладе разговор о любви, о Боге, о силе молитвы, о соединении с любимым за чертой жизни. Здесь мы пока не видим ничего личного, кроме того личного, которое вкладывается в слова о любви.
Будучи писателем и литературным критиком, Василий Васильевич Огарков (1856–1918) в своей книге, посвящённой поэту, точно пометил:
«Кому хотя бы из собственного детства неизвестно действие подобных романтических произведений на живое воображение? И сладко, и жутко становилось при их чтении… Замечательное свойство души человеческой интересоваться ужасами и чувствовать при этом какое-то сладострастное упоение. И вообще в натуре человека есть влечение к “таинственному”, область которого населена ужасами и неразгаданным… Это свойство человеческой души указано Пушкиным в его чудных стихах из “Пира во время чумы”:
Есть упоение в бою
И бездны мрачной на краю,
И в разъярённом океане
Средь страшных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении чумы…
Всё, всё, что гибелью грозит, —
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья может быть залог…»
Далее В.В. Огарков отмечал:
«Всякий помнит, с каким замиранием сердца слушал он в юности “Вия” или “Страшную месть” Гоголя; а Гофман и Эдгар По с их фантастическими рассказами? Главная причина успеха таких произведений кроется в их влиянии на воображение, привлекаемое неразгаданной областью таинственного…