«Проверил их?» – у первого спрашивает.
Первый приказывает:
«Руки подними».
По всему телу меня охлопывает, будто подушку взбивает. Оружие ищет. Гиёза с Додихудо обшаривает.
«Чисто, – говорит. – Заходите».
На резную дверь указывает. Скидываем обувь. Покойный Гиёз, бедняга, долго возится, пока сапоги стягивает. На одном чулке дырка, он и чулки снимает, приличия ради к Зухуршо босиком входит.
Эха-а-а! Это не мехмонхона, оказалось. Кабинет как в райкоме… нет, чем в райкоме, даже ещё богаче. В глубине – письменный стол полированный. К нему другой длинный стол со стульями приставлен. Для заседаний. Зухуршо встаёт, навстречу идёт.
«Гиёз, дорогой, наконец свиделись! Давно я этой встречи ждал».
В глазах счастье светится. Повторяет:
«Гиёз, ох, Гиёз…»
Будто долгожданный подарок получил. Удивительно мне: почему прежде Гиёза к себе не призвал? Почему к нему в Талхак не приехал? Вижу: даже покойный Гиёз удивляется. Хоть дружбой с Зухуршо хвалился, но подобной ласки не ожидал.
Почтенный Додихудо речь начинает, к Зухуршо обращается:
«Слышали мы про ваше горе…»
«Горе? Какое горе?» – Зухуршо спрашивает.
Почтенный Додихудо удивления не выказывает.
«О кончине вашей супруги говорю, – поясняет. – Вместе с вами о ней скорбим».
Зухуршо опечаленный вид принимает.
«Да, – говорит, – умерла».
За длинный стол нас усаживает, чай наливает, Гиёзу подаёт.
«Давно не виделись, дорогой. С тех времён…»
«Весёлое время было», – покойный Гиёз говорит.
«Да, весёлое, – Зухуршо соглашается. – И ты весёлым парнем был».
Покойный Гиёз смеётся:
«Э, брат, я и сейчас не совсем ещё грустный…»
«Шутил много», – Зухуршо продолжает.
Вижу, нет в его глазах ни веселья, ни радости. Но покойный Гиёз того не замечает.
«Все шутили, смеялись», – говорит.
«Над кем смеялись?» – Зухуршо спрашивает.
«Просто смеялись», – Гиёз говорит.
«Нет, – Зухуршо говорит. – Надо мной смеялись. Как ты меня называл, помнишь?»
Покойный Гиёз смеётся:
«Чемпионом прозвал».
«А слова какие прибавлял? – Зухуршо ласково спрашивает. – Забыл?»
Я в душе Бога молю, чтоб надоумил Гиёза злосчастное прозвище вслух не произносить. А он сам догадывается, о чём речь идёт.
«То шутка была, – оправдывается. – Если обидел, извини по старой дружбе».
«Шутка…» – Зухуршо повторяет.
Мрачнеет, в лице меняется, будто на мгновение какой-то джинн из него выглядывает: страшный, грозный. Мне страшно становится, думаю: «В своём ли Зухуршо уме?» Представляется мне, что бросится он сейчас на несчастного Гиёза, кусать и грызть зубами начнёт.
Гиёз того будто не замечает, повторяет:
«Просто дружеская шутка».
Зухуршо смеётся сердечно, весело:
«Эх, Гиёз, Гиёз…»
Думаю: