На пальце у нее было почти такое же кольцо, как и у Кирилла.
Девушка наблюдала за тем, как Кирилл и красивая статная брюнетка садятся в его машину и снова целуются. Слез в ее глазах не было, но не выдержав, она прислонилась к холодной стене нависшего над ней здания.
Если сегодня и светили звезды, то из города их было видно совсем плохо.
Сложно было вспомнить, когда я гуляла ночью последний раз.
Беззаботно шагая по высокому узкому бордюру, я чувствовала себя маленькой девочкой, которой то и дело подмигивают фонари и сонно улыбаются здания. Антон шел рядом с вполне себе умиротворенным лицом и держал меня за руку.
В уютном парке, по которому мы прогуливались, людей не было, и на нас смотрели лишь деревья, стеной росшие вдоль дороги. Парк находился недалеко от моего дома, и отсюда были видны окна нашей квартиры на двенадцатом этаже – в отличие от прочих, в них горел свет, несмотря на поздний час.
– Интересно, кто опять в гостях? – спросила я задумчиво, глядя вверх.
– Я могу быть твоим гостем, – вставил Антон.
«Такой гость – в горле кость», – вспомнила я некстати изречение Леши. Помнится, он как-то имел неосторожность ляпнуть это при Крабе, который весь вечер разглагольствовал о том, как низко пало современное искусство вообще и литература в частности, а один он, дескать, поднять всю российскую словесность не в силах. Краб услышал фразу дяди и обиделся. Но он был не таким человеком, чтобы встать и по-английски уйти. Сначала папин друг-писатель затеял скандал, а затем заявил, что он будет гостить у нас до посинения, уточнив при этом, что до посинения Лешиного. Дядя тоже обиделся и заявил, что в таком случае он покинет этот, как он выразился, «хлев, в котором пасутся козлы», и Томасу пришлось бегать между ним и Крабом и мирить. В итоге спасло нас от такого «дорогого гостя» то, что Крабу нужно было ехать в столицу на презентацию очередного невероятного постмодернистского произведения.
Я рассказывала об этом Антону, и он, любивший истории о нашей семье, смеялся. Так мы и дошли до конца парка, продолжая держаться за руки, как какие-то подростки. На улице было тихо, спокойно, по-летнему беззаботно. Произошедшее на борту теплохода забылось, все обиды в эти минуты стерлись из памяти, и мы просто шли вперед, наслаждаясь друг другом, черничной ночью с высоким небом, неясным шумом города и даже приглушенным светом фонарей-охранников, которые словно стояли на страже безмятежности этого парка с чуть слышно шелестящими листьями.
Мы перешли дорогу, и теперь наш путь лежал во дворы. В одном из них я приметила карусель и попросила Антона меня покатать. Возражать он не стал, однако так меня раскружил, что вместе с каруселью закружилась и голова.
– Ты специально! – сердито сказала