Она резко нажала кнопку. Через секунду вздохнула и дала отмашку.
– Нет-нет, в тот район она вряд ли могла забрести… – затараторила и отошла в смежную комнату.
Окинув взором бардак, Шиповски отыскал в коридоре свою сумку. Порылся, выудил бутылку виски. Вышел на крыльцо. Тут было легче, просторней. Атмосфера лихорадочной драмы не давила.
Приложился к горлышку. Затем закурил.
Солнце заканчивало день. Насыщенно, даже сквозь сигаретный дым, просачивался запах цветущей сирени. Сползая за зелень, за крыши домов – яркая мякоть догревала воздух. Со знанием дела прозудел мимо жук. Если бы это место могло говорить, оно бы говорило птичьей трелью и шелестом колышущихся листьев.
За забором прошли две женщины – поглядывая на дом, вынюхивая злачную новость, бочкообразные, работящие и с натуральными, ветром уложенными, прическами. Смесь вездесущего жлобства и генетического отсутствия привлекательности как таковой.
Шиповски рефлекторно потянулся за наушниками. Но на улицу вышла Сара.
– А ты почему не отвечал, я с самого утра наяривала, – требовательно спросила.
– В отключке был.
– Ясно. Не просыхаешь, – холодно заметила. – Ресторан еще не пропил?
– Та ну что ты. Где ж мне еще бесплатно нальют и дадут закусить.
– Как твой бизнес, процветает?
– У людей не отнять тяги к чревоугодию.
– Если б ты еще пить перестал…
Шиповски молча пожал плечами и затянулся. В отблесках лучей лицо бывшей жены вовсе старело и дурнело, а морщины вырисовывались глубже, похожие на затянувшиеся ножевые раны. Странно, но чем больше времени прошло, когда они разошлись, тем тяжелее ему вспоминать те чувства, которые он к ней испытывал раньше. Любовь, нежность, тепло. Где они теперь? Как они испарились? Невольно прикинешь, а было ли это все.
Огромное, как небо, равнодушие – вот что остается к некогда близкому человеку.
– Я мог бы не пить, но ради чего…
– Чтоб так скверно не выглядеть. А то будто синячишь месяцами. А Касси ведь жутко не любила, когда ты пил.
– Я при ней стараюсь и не пить, – сказал Макс. – Кстати, не нужно в отношении Касси применять прошедшее время.
– Да, конечно, извини, – замялась Сара. – Я ничего такого не имела. Просто, знаешь, думай о худшем, а надейся на лучшее.
– Не вижу никакого смысла думать о худшем.
– Ты почему такой уверенный? Тебя не волнует ее исчезновение?
– Волнует, – помолчав, размеренно ответил Шиповски и улыбнулся, – но горя особого не испытываю. И я тебе мог бы сказать, почему. Но сомневаюсь, что ты услышишь меня.
– Почему это? – надменность в голосе.
– Ты сейчас крайне эмоциональна. И как я начну говорить – еще обидишься и откажешься воспринимать.
– Говори уже, достал!
– Дело в том, что у меня очень сильная связь с дочерью. Проще говоря – я чувствую ее.
– В смысле чувствуешь? –