Я позвонила в дверь Джоан и стала слушать, как электрический колокол раздается в доме с высокими потолками. Ее дом был в испанском стиле, с покатой крышей из красной черепицы и розовым садом, загораживавшим бассейн. Она никогда не заходила в свой сад.
Я ждала. Я могла разбудить Джоан, которая любила поспать допоздна, но мне было все равно.
Дверь открыла Сари. Она была немкой и уже давно работала на Джоан, с тех пор как мы окончили школу. Все остальные горничные в Ривер-Оукс были темнокожими, однако Мэри Фортиер с трудом, но все же удалось найти для дочери горничную-немку.
– Я пришла к Джоан, – сказала я, и Сари нахмурилась. Она годилась мне в бабушки, и, кажется, я никогда не видела ее улыбающейся. Благодаря Сари Германия казалась местом, где совсем не хотелось побывать. Обычно Джоан сама открывала дверь.
Я увидела белого кота Джоан, глухого, как дверная ручка. Он лениво разлегся на плитах лестничной площадки, и я вдруг поняла, что она наверху с ним. С незнакомцем с непривлекательным профилем. Дарлин говорила, что он выходил от нее в воскресенье; это значит, что он приходил и уходил, когда хотел. Но на парковке не было незнакомых машин.
– Она не одна, не так ли? – Я протянула руку и поставила ее в дверном проеме.
Сари посмотрела на мою руку, затем на меня.
– Джоан приболела, – промолвила она.
Я почувствовала запах свежеиспеченного хлеба, доносившийся из кухни. Увидела вазу с букетом желтых роз из сада на тумбочке у входа, рядом с серебряным подносом, заваленным вчерашней почтой. В стопке были журналы, и я узнала красный уголок «Тайм», на который был подписан Рэй. Джоан была единственной женщиной из моего круга общения, которая читала его, а затем развлекала нас с девочками новостями за обедом.
– Я знаю, что она дома, – сказала я, ненавидя свой жалобный, даже ревнивый голос. Я знала Сари достаточно хорошо, чтобы понимать, что она ничего мне не скажет, но мысль о том, что Джоан дома с ним, приводила меня в бешенство. Как знать, что ему от нее нужно? И что ей нужно от него?
Джоан уже не ребенок. У нее хватит ума не делать глупостей.
Я отошла от двери.
– Передайте ей, что я приходила, – выкрикнула я. И махнула рукой.
Однажды в далеком детстве, когда мы играли у Джоан дома – большую часть времени мы проводили в Эвергрине с Дори и Иди, – я оторвала взгляд от своего рва с водой, который строила в песочнице, и увидела, что Джоан исчезла. Нам тогда было около четырех лет, слишком мало, чтобы все помнить отчетливо, но достаточно, чтобы помнить хоть как-то. Иди и Дори сидели в тени огромного дуба, попивали лимонад и о чем-то болтали; они казались такими беззаботными, и это меня несколько успокоило.
Я встала с песка, которым секунду назад играла и который внезапно начал меня раздражать, и пошла к Иди.
– Где Джоани? – спросила я.
По-видимому,