Анна припомнила странный разговор, который состоялся перед службой между ней и маркизом Монтегю. С тех пор как он сделал ее на время узницей Уорвик-Кастла, она невзлюбила его, хотя и понимала, что в сложной политической ситуации вынуждена смириться с пленившим ее маркизом. Как-никак он был ее родным дядей, да и Уорвик нуждался в нем. И вот впервые с тех пор, как она в Англии, он преклонил перед ней колено и поцеловал руку, которую Анна поспешно отняла.
– Я провел эту неделю с вашим отцом, принцесса, и поразился, насколько он деятелен и бодр. Он сообщил мне, что именно вы убедили его отказаться от столь пагубного пристрастия.
– Мне кажется, отец излишне доверяет вам, дядюшка.
– Я заслужил это доверие, примкнув к нему первым.
– На вашем месте я не решилась бы с такой уверенностью это утверждать.
– Я оскорблен вашим недоверием, племянница. После того как я вновь признал власть Ланкастеров, мне остается только кровью доказать свою преданность Алой Розе.
– Такой предприимчивый человек, как вы, всегда найдет способ добиться своего. И я не настолько забывчива, чтобы вы могли убедить меня в обратном.
– Что ж, если вам так угодно считать, – устало заметил Монтегю, и на его скуле нервно дрогнул желвак. – Человеку свойственно ошибаться. Один Господь непогрешим.
Он поднялся.
– Тотчас после службы я отправляюсь в Ноттингем, к графу Уорвику. Нет ли надежды передать ему что-либо?
«Я не верю тебе ни на грош», – подумала девушка, глядя в его светло-зеленые, по-рысьи прищуренные глаза, но вслух неожиданно сказала:
– Мы не смогли повидаться с отцом, когда он уезжал. Поэтому передайте, что наш с ним уговор остается в силе и свое обещание я исполнила.
Вспоминая все это, Анна задумчиво глядела вперед, на склоненного у главного алтаря собора священнослужителя. За ним, сквозь дымку ладана, тускло сверкали золоченые ковчеги с мощами святых. Рядом с ней король Генрих без устали твердил:
– Господи, Господи всемогущий! Целую раны твои!.. Раны кровоточащие… Помилуй, Господи, и оборони раба твоего, грешного и убогого!.. Скверна наша…
Голос его переходил в крик. Молящиеся позади стали перешептываться, и Анна подумала, что королю, пожалуй, пореже следует бывать в людных местах, хотя, возможно, именно это религиозное рвение и окружает его ореолом святости. Она вздохнула с облегчением, когда после звона колокольчика священника мощно и торжественно зазвучал орган и его величественные звуки умерили пыл короля.
Голос органа троился, множился и гремел, будто возносясь к самому небу. Арки собора подхватывали эхо, осыпая его грандиозными каскадами. Анна закрыла глаза. Ее всегда потрясали