– Можно быть избалованной жизнью и при этом не быть счастливой.
Да, если ты последний неудачник и постоянно жалуешься, подумала я.
– Что такое для тебя счастье?
Я чуть не ответила: «Покой». Но сдержалась. Радующиеся жизни покоя не хотят.
– Я… многое, наверно… нет?
– Я не знаю, я тебя спрашиваю.
И вряд ли поможешь ответить, захотелось мне сказать.
– Я хочу знать, что такое счастье для тебя, – настаивала Жюли. – Если бы я попросила тебя нарисовать счастье, что бы это было?
– Прости?
– Нарисовать счастье.
Я представила, как выхожу из моря в лучезарном свете, раскинув руки, подставив лицо благодатному солнцу, а прохладная ласковая вода тихонько плещется вокруг. Смешно до боли. Я не могла сказать этого Жюли. Нет, невозможно.
– Я не могу найти только одну картинку, – сказала я.
– Нет?
– Нет.
Где-то в потаенных глубинах моего существа я еще выныривала из волн блаженной наядой.
– Трудно сказать…
– О’кей, – кивнула Жюли.
Я почти обиделась, что она не настаивала. Она долго смотрела на меня с бесконечным спокойствием и с тем особым терпением, с каким смотрят на детей, которые не успевают в школе, хоть и стараются. Судя по всему, она видела меня насквозь. Что не должно было меня удивлять, учитывая, скольких таких она повидала на своем веку! Была ли я плохой лгуньей? По всей вероятности. И была ли моя внутренняя неловкость столь очевидна золотистому взгляду этой женщины? Я едва не залилась краской при этой мысли. Я предпочла бы оказаться перед ней голой. В сущности, я могла бы без проблем перед ней раздеться. Но я была неспособна ей сказать, что страдала задолго до ухода Флориана, оттого что была не так счастлива, как мне следовало бы быть.
– Кем ты работаешь? – спросила Жюли, милостиво меняя тему.
– Я… я пишу. Пишу биографии.
– Людей, которых ты знаешь?
– О нет, не думаю…
Я чуть было не назвала Черчилля, Марию Кюри, Лукрецию Борджиа, но остатки честности заставили меня сказать правду:
– В основном это звезды телевидения…
Я перечислила несколько имен, знакомых Жюли. Некоторые из «моих» книг она читала, и ей они очень понравились.
– Правда? – спросила я так удивленно, что она не удержалась от смеха.
– Да, правда. Но… кажется, ты сама их не очень любишь, или я ошибаюсь?
Это было невыносимо. Она походила на Катрин, когда та была «в фазе внимания» и на каждое произнесенное слово отвечала вопросом, по ее мнению, глубоким и проницательным («Все в порядке?» – «Да». – «Нет, у тебя правда все в порядке?»). Она всех нас сводила с ума этими вопросами и очень смешила. Но смеяться над Жюли мне совсем не хотелось. Мне хотелось плакать. Потому что она, конечно же, была права, но признать, что мой кусок хлеба так угнетает меня, я не могла. Каким надо быть мелким