Я не могла с ней не согласиться, и мы вернулись в это проверенное местечко без претензий, где мне очень нравилось, и к тому же я была уверена, что на сей раз уж точно не столкнусь с Флорианом.
Он оставил сообщение на автоответчике Никола, попросив его позаботиться обо мне, чем вызвал бурю негодования со стороны Катрин, которая сочла, что надо, в самом деле, быть законченным мачо, чтобы обращаться с такой просьбой к мужчине, как будто женщины, мои подруги, на это неспособны! Флориан также пообещал отныне избегать мест, где бывала я. «Хорошая новость», – сказал мне Никола, а у меня сердце так и упало: это был этап, еще один этап на пути нашего разрыва.
– Возьмем бутылочку? – спросила Катрин, еще не успев сесть. – Мартини?
– Два сухих мартини, – сказала я официанту. – С водкой. Безо льда. Очень сухих.
– Хорошо здесь, правда? Я, пожалуй, съем филейчик… или тартар!
Я тщетно искала глазами Флориана. Выходить было надо, как надо делать уколы или показываться доктору. Я знала, что он обходит стороной это место, что делало его еще ближе: его просчитанное отсутствие было всюду, в больших зеркалах, в барной стойке, тянувшейся вдоль одной из стен ресторана, в освещавших нас лампах…
– А я рада, что ты ешь мясо, – Катрин уже больше года была вегетарианкой. Одна из ее многочисленных попыток «усовершенствоваться» – моя подруга находилась в перманентном поиске самосовершенствования. Всевозможные терапии, восточные религии, посещение ашрамов, горы прочитанной литературы по популярной психологии – стоило кому-то где-то поманить обещанием лучшего «я», и Катрин сразу на это клевала.
– Пора бы знать, что вегетарианство полезно для здоровья, – ответила она.
– Зато скучно. И потом, разве ты не чувствовала себя в чем-то ущемленной?
– Может быть…
– Сейчас ты скажешь, что хорошая бутылочка красного шла под гороховое пюре не хуже, чем под телячью ножку?
– Я в то время не пила. Берегла здоровье.
Мы засмеялись и чокнулись. Спустя два мартини, бутылку вина и еще четыре коктейля мы покачивались на плавучем острове, пытаясь добраться до истоков ускользающего счастья моей матери.
– Корень всегда один и тот же, – говорила Катрин. – No men[29].
– Корень… – Я изобразила руками четыре стены вокруг себя.
– Ящик?
– Нет, дурища, панцирь.
– О боже, тебе бы надо походить на курсы мимики.
Сама она, разумеется, мимикой занималась. Мы с Никола так над ней смеялись, что она даже подумывала съехать.
– Ладно, ты поняла. Это… это отказ от внешнего мира. Я такого не хочу.
– Да, но… может быть, не хотеть всего, как хотим мы, – это помогает? Мы же так хотим всего, Жен…
– Значит, надо отказаться?
– Нет, конечно, нет. Я все равно хочу всего. Но, может быть, можно иногда довольствоваться малым?
– Я