И вот в этой борьбе с мздоимством нижестоящих чиновников была одержана полная победа. Но она не радовала, премьер чувствовал, это была пиррова победа, одерживать ее было нельзя. Был нарушен основной негласный и очень простой, никогда не нарушавшийся при выборочном отлове зарвавшихся взяточников принцип: лояльность в обмен на относительную, в рамках приличий свободу действий бюрократии. Не для всех, не во всем, не вслух, но такая свобода предполагалась. Тому, кто умел взять не в ущерб службе, не украсть, а сэкономить, разрешалось отщипнуть часть экономии, кто умел, мог немного поиметь и при выполнении прямых обязанностей. Такие возможности составляли стимул бюрократии, и теперь, когда их не стало, пропала основа лояльности. Сама лояльность к высшей власти в его лице еще оставалась, но это была инерция системы.
Ощущалась непроходимость властного сигнала. Как будто у губернаторов и министров камень за пазухой появился, они перестали быть частью вертикали власти, а стали сами по себе, как в девяностые. Привычные механизмы давали сбои или не работали вовсе. Вертикаль власти потеряла стержень, стала «чихать», система стала неадекватно реагировать на сигналы свыше. Чиновники потеряли страх. Подчиненные слушали начальство, но не слышали, слушались, но не исполняли, рапортовали, но ничего не делали. Явления, в общем-то, привычные, но ранее спрятанные за кадром, теперь вышли на первый план. Такое бывало и прежде, но не в такой мере, не во всем, не повсеместно, и не столь явно. Сбои в работе бюрократической машины еще не были глобальными, человек со стороны мог бы их и не заметить, но премьер понимал: разрастание масштабности явления есть вопрос времени, и времени небольшого.
Абсолютно лояльным оставался посаженный на госкорпорации и высшие посты ближний круг, но и эти самые доверенные люди были обеспокоены. Они смотрели на премьера с надеждой,