Ира Олейник
Хозяин
Хозяин смотрел на собаку, она на него. В её слезящемся взгляде читалась преданность.
– Ну не смотри на меня так! – тосковал он, – не рви душу.
Когда она прибилась к его безалаберному жилищу, отступила тоска. Он возвращался, и она, чумная, пласталась перед ним и скулила. Он кроил сало перочинным ножом, кидал ей и горделиво тянул: «Губа – не дура-а!»
Казалось, так будет всегда. Но пришла осень. Мокрая, темная. Он смотрел в серую стену, курил и хмурился. По окну, разгоняясь, бил ветер. Слепо моргала лампочка на коротком шнуре.
Он опять запил.
Войдет в дом, собаку ногой в сторону. Из внутреннего кармана достанет, нетерпеливо сорвет зубами золоченую крышку, сплюнет и зальет в горло. Легчало. Потом откидывал газету, брал мягкий, вонючий огурец и, обливаясь соком, подсасывал его стёртымизубами. И только, когда выпитое, перегорая, лезло назад, и стены опадали под взглядом, он, не раздеваясь, сворачивался к стене и засыпал с болезненным стоном.
Теперь она маялась, цокала когтями, как рысь. Он за бутылку – она вскидывает морду и замирает. Или, что еще хуже, давай скулить. Стало казаться, что высматривает она его, недовольство выказывает и как бы прикидывает свое. И пронзительно так, прямо в глаза.
– Пш-шла отсюда! – не выдержал он как-то и замахнулся. – Я на воле.
Или: – Кто подослал, к тем и катись!
Собака пригибалась, складывала уши, но не отходила как нарочно, дура.
Хозяин прищурился.
– Ты еще стукни в ментовку, блядюга! Бабье недотраханное! Всюду вы. Одна выплюнула, другая подхватила. А меня спросили? – он угрожающе выпрямился над столом. – Может я не желал! Не-ет, рожают, курвы. Чтобы мужиков потом гноить.
Т-ты! – он чиркнул в воздухе кривым ногтем, – где ты своих детей пошвыряла, а? Молчишь? А из них воротники понаделали.
Собака подкралась, напряженно всматриваясь.
– Думаешь, испугаюсь? – и рванул ворот.
Тупо стукнула об пол пуговица. Собака обнюхала пуговицу.
– Подслушиваешь, вынюхиваешь! Пойди стукни. А мне плевать, понятно? Я на воле, все. Вам больше меня не подловить, сучкам выученным. Ха! – и выпил. Утер рот и продолжал:
– В родилке записывают – ярлык шьют: веса мало, голова кривая, – заразный стало быть. И покатилось дальше: воспиталке не понравился, то и дело по затылку. Учителка туда же – не годен. Виноватый кругом! А меня спросили? – хозяин скривился плаксиво. – Всю жизнь голова в шее.
Собака слушала равнодушно.
– Во! Точно моя Галька! – злорадно вскидывался он. – Встанет, змея, вытаращится и молчит. Ведь ненавидит, но молчит. Что у ней в головешке? Десять лет с ней прожил, а так и не понял, что у ней в головешке, – и качнувшись,