– Это грех, я не должен этого делать, – все твердил Гарри, и эти слова, как ни странно, возбуждающе действовали на нас обоих.
– Я не стану… – еще раз повторил он, уже делая это. Мы раскачивались в любовной скачке, и он нырял в меня, точно выдра в глубокий омут.
– Беатрис, дорогая… – шептал он. Я, наконец, открыла глаза, улыбнулась ему и сказала:
– Гарри, любовь моя! Единственная моя любовь!
Он застонал и впился в мои губы; его поцелуй и во мне сразу пробудил страсть, но на этот раз мы действовали еще более неторопливо, и ласки наш стали еще более чувственными. Я скользила и извивалась под его телом, давая ему возможность как можно лучше познать мою телесную красоту. Гарри весьма неумело подпрыгивал на мне, но даже эти неловкие движения заставляли меня содрогаться от наслаждения. Затем наши движения стали все убыстряться, и, наконец, нас словно накрыло неким взрывом, и Гарри в экстазе, не помня себя от восторга, приподнялся и стал бить моей головой по мягкому торфянику на склоне холма.
Затем мы надолго затихли.
Прошло немало времени, когда мы, наконец, разомкнули объятия, раскатились в разные стороны и стали одеваться. В душе моей царил покой, но все мое тело ныло, а кожа была исцарапана после этих безумных ласк на голой земле. Из седельной сумки я достала ветчину, свежий пшеничный хлеб, пиво для Гарри в каменном кувшине со стеклянной пробкой и широкую ивовую корзинку с клубникой из нашего сада. Мы сидели рядышком, глядя на наши земли, и с волчьим аппетитом поглощали еду. Я была так голодна, словно целую неделю постилась. Гарри сходил к ручью, текущему ниже по склону возле буковой рощи, и принес мне стакан воды. Я молча, с благодарностью напилась. Этот ручей питали родники, поднимавшиеся на поверхность из меловых отложений, благодаря чему вода в нем была очень чистой, холодной, как лед, и очень вкусной, и от нее слегка пахло свежей травой.
Мы уже доели последнюю ягоду клубники, но по-прежнему хранили молчание. Я снова легла на спину и стала смотреть в небо. Гарри после небольшого колебания тоже прилег рядом, потом вдруг приподнялся, опираясь на одну руку, внимательно на меня посмотрел и нежно погладил меня пальцами по щеке. Я улыбнулась, и он принялся накручивать на палец прядь моих разметавшихся по земле рыжевато-каштановых волос.
– Тебе было приятно, – сказал он, и это был отнюдь не вопрос. Он сам увидел и почувствовал мое наслаждение, и я испытала большое облегчение оттого, что мне больше не нужно ему лгать.
– Да, очень, – честно призналась я, перекатываясь на бок и поворачиваясь к нему лицом.
– И тебе не кажется, что это нехорошо, неправильно? –