– Извольте передать Ральфу, что я срочно хочу его видеть, – сказала я Мег повелительным тоном и встала. Меня слегка пошатывало, и голова довольно сильно кружилась, но я решила не обращать на это внимания. Я снова прошла через сад на тропу, ведущую вдоль берега реки, по которой всего несколько минут назад мчалась, охваченная ужасом. Вскоре я действительно пришла в себя, даже дыхание вновь стало ровным, хотя шла я довольно быстро, а солнце светило мне прямо в лицо. Но тревога не покидала меня, кусая за пятки, как черный пес, и я пошла еще немного быстрее. Когда я уходила, отец еще не кончил завтракать, и перед ним лежали утренние газеты, хотя письма наверняка еще не принесли, так что можно было быть почти уверенной, что он еще не закончит просматривать газеты и почту к тому времени, как я вернусь домой. А если нет? Я снова ускорила шаг, и сердце мое испуганно забилось, хотя пока еще не так сильно, как когда я бежала к домику Мег.
Отец почти наверняка дождется, когда принесут деловые письма, чтобы, как всегда, с утра просмотреть их. А может даже, он ждет моего возвращения? Если все хорошо, то я, еще проходя через розарий, увижу его на террасе с утренней газетой в руках; он будет нюхать воздух, курить сигару и, улыбаясь, смотреть, как я бегу к нему. Я так ясно все это себе представила, что почти почувствовала в воздухе аромат голубого сигарного дыма. Прибавив ходу, я побежала рысцой. Отец дома; во мне все крепла уверенность, что он дома, на террасе, любуется розами и удивляется тому, зачем это я так поспешно удрала из дома. Да, он, конечно же, ждет, когда вернется мальчик, посланный перехватить утреннюю почтовую карету из Лондона. Теперь я уже не бежала, а летела, не глядя под ноги. Я знала, что он там, но сегодня я столько раз уже пугалась до смерти, что мне хотелось поскорее увидеть его собственными глазами. Мне хотелось подлететь к нему, пусть даже такой разгоряченной, растрепанной, потной, как сейчас, и почувствовать, как он своими сильными тяжелыми руками обнимает меня и прижимает к себе. Вот тогда я уж наверняка бы поняла, что ему ничто не грозит. Поняла бы, что никогда не смогу причинить ему никакого вреда, даже если захочу. Где-то под одним из ребер возникла острая боль, словно туда всадили толстую, докрасна раскаленную иглу, и теперь каждый мой вздох сопровождался негромким стоном, и на каждом шагу проклятая игла проникала все глубже в мою грудь. Ныли напряженные икры. Но я – хоть и знала, знала, что отцу ничего не угрожает, – все равно бежала из последних сил, словно под воздействием неких магических чар. Я, правда, не испытывала прежнего, леденящего ужаса, но и никакого облегчения тоже не чувствовала. Для этого мне необходимо было его увидеть, взять его за руку и сказать: «Сегодня мы с тобой весь день будем вместе ездить по Широкому Долу».