все же, что мы решили не шерстить бедных артистов! – затараторил он. – Справедливое и гуманное решение, доложу я вам, братья вы мои по лихоимному делу! Потому что – представьте себе: вознамерились бы они, то есть артисты, дать, допустим, в нашем городе представление. Предположим, «Горе от ума», а! А реквизита-то у них и нет! Нету! Ибо – экспроприировали мы у них реквизит! Ну, то есть все экспроприировали, без остатка, в том числе, прошу отдельно заметить, и белые панталоны господина Чацкого. А представление-то, я вас спрашиваю, надобно давать или не надобно? Надобно, ибо артист не может жить без представления, в представлении – вся его суть и весь смысл его истрепанной в жизненных бурях жизни. Без представления артист – бессмысленное жизненное явление… И вот, други вы мои, вообразите себе нижеследующую картину: выходит на сцену господин Чацкий для произнесения своего бессмертного монолога… ну вы, друзья, этот монолог, без сомнения, все прекрасно знаете и помните: «Пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок. Карету мне, карету!»… И так далее, согласно классическому тексту. И вот, значит, произносит господин Чацкий свой бессмертный монолог, а белых-то панталон на нем и нет! Нет белых панталон, и все тут! Да-с! Потому как, повторю, – мы намедни их экспроприировали! Ну, разве это не свинство и не преступление перед человечеством, когда Чацкий – без белых панталон? Скажи-ка мне, друг мой Абрикос: как ты относишься к господину Чацкому – без белых панталон? Не правда ли, такой печальный эксцесс есть покусительство на эстетические, а заодно и филологические устои? Ответь же мне, друг мой Абрикос!..
Из угла, где пребывал Абрикос, послышалось лишь затравленное рычание, и более никаких иных звуков.
Утомленный столь длительной речью Филолога и внемля рычанию Абрикоса, Никифор сделал лишь вялый жест рукой.
Это означало: все, базлать больше не о чем, все ремарки и реплики побоку, толковище окончено, всем расходиться по одному, от силы – по двое, в урочный час быть на месте, то есть – за полчаса до прибытия поезда маршрутом «Москва – П-ск» присутствовать на вокзале, смешаться там с разнообразной вокзальной публикой и действовать по инструкции, которую всякий член банды «Ночные вороны» знал намного лучше, чем, допустим, свою собственную сомнительную, клетчатую и крапленую бандитскую биографию…
* * * Слоник вышел с толковища вместе с Азбукой.
До урочного часа, то есть до прибытия поезда «Москва – П-ск», оставалось целых пять с небольшим часов, и эти часы надо было еще прожить.
Слонику было неприкаянно и тошно, какая-то необъяснимая томительная муть обволакивала его душу. А отчего оно так, попробуй-ка разберись. Главное-то, и поводов, кажется, никаких у Слоника не имелось для такого душевного состояния. Все вроде было так же, как и всегда, а вот поди ж ты – приперло.
И, что еще главнее, такое душевное состояние в последнее время у Слоника случалось все чаще. Будто бы его душа о чем-то кричала из глубин тела, а Слоник этого крика не слышал. Или даже нет – он-то его, конечно, слышал, а вот что было душе надобно и о чем
