Его уже порядком развезло от вина, и он не считал нужным сдерживаться.
– Со Старым Городом у нас никакого общения нет, и что там происходит – шут его знает. Какое нам до этого дело? Почему мы должны гробить своих людей за землю, которой даже не видели?
– А вот посадили бы меня на старгородский стол – так и увидели бы! – с еще большим напором вскричал Буривой. – А тут вы все только толстеете да дуреете от вина. Что, слуг своих в войнах боитесь растратить? Да вы их и так растратите, только без толку, в войнах друг с другом. Вы же только и ждете, чтобы вцепиться друг другу в глотки. Все еще помнят «боярские войны», когда вы резались за вотчины и за своих мелких князьков, пока не пришли мы с Всеволодом и не приструнили вас, как псарь строптивого пса. Что, уже позабыли? Да я вижу, что нет! До сих пор волком смотрите друг на друга. Вам дай волю – тут же перегрызетесь!
Бояре за столом оторопело молчали. Буривой затронул тему, о которой не принято было говорить вслух – застарелая вражда между боярскими родами тлела подспудно, но каждый миг грозила разгореться с новой силой, и всем очень не хотелось ее раздувать.
– Эй, Боржек! – недовольно выкрикнул со своего возвышения великий князь. – Ты свой язык-то попридержи! Не обращайте на него внимания, мало ли что он наговорит во хмелю, – добавил он, обратившись к гостям.
– Что у тверезого на уме, то у хмельного на языке, – недовольно заметил Станимир Держимирович. – Зачем мы его у себя только держим?
– Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала! – услышав его слова, еще яростнее закричал Буривой. – Твой отец – богатейший боярин в волости, но ты первым кинешься в драку, если будет возможность урвать чье-то имение! Думаете, никто не знает, что у вас всех на уме? Вот Домагост Намнежич, пусть судят боги ему долгих лет, давно уже дышит на ладан. Того и гляди, отправится на санях за богами. А наследников-то у него нет! Кому достанутся его вотчины? Вы все только и думаете об этом!
– Боржек, замолчи! – резко выкрикнул Всеволод.
– А ваши жены, вместо того, чтобы смирять вас, только подталкивают к вражде, – не обращая внимания, продолжал вещать Буривой. – Всем хочется быть краше княгини, всем хочется выглядеть первой боярыней, пусть даже ради этого придется разорить тысячу мужиков, и довести до голода их баб и детей!
Всеволод, сидевший в дальнем конце стола, прямо напротив него, хмуро слушал эти речи. Он подпер голову ладонью в змеиной перчатке и прикрыл сжатыми пальцами рот, как будто не выпуская слова, уже готовые слететь с его губ. Верхуслава, наоборот, резко выпрямилась, и сидела, высоко выгнув спину, как будто аршин проглотила. Лицо ее раскраснелось, тонкие алые губки были сжаты, синие глаза полыхали от гнева.
– Постой, Боржек, – наконец, не выдержала она. – Как можешь ты говорить такие