Но самым шумным и суетливым выглядел Видослав, которого более знатные бояре упорно не хотели пускать в думу, чтобы не допустить вытеснения старинных родов новичками. Видослав горячее всех расцеловался у входа с Держимиром, долго тискал в объятьях обоих его сыновей, а после сразу же прилепился к Буривою и ходил за ним, как хвост.
– Буривой Прибыславич, ты ведь князь, такой же родовитый, как Всеволод Ростиславич, – при каждом удобном случае ныл он. – Ты уж будь добр, замолви за меня словечко, чтобы меня пригласили за стол вместе со всеми!
Сам Буривой не хотел садиться раньше великого князя – ведь ему предстояло сидеть на противоположном конце стола, а это было совсем не то же самое, что на лавках с боярами сбоку. Это было почетное место второго после хозяина человека, почти такого же значительного и многовластного.
Наконец, из верхней светлицы по ступеням спустились князь с княгиней в окружении жильцов и боярынь, многие из которых приходились родственниками почетным гостям. Все пришедшие разом встали и поклонились хозяевам в пол. Начался обычный в таких случаях обход: князь подходил к каждому из гостей, здоровался с ним, обнимался и расцеловывался, и то же самое проделывали княгиня и боярские жены. Любомысл с зажженной свечой и солью обежал вокруг стола, чтобы отпугнуть злые чары, и пир наконец начался.
Всеволоду поднесли огромный круглый каравай с солонкой, он порезал его и лично подал по кусочку каждому из присутствующих. Слуги начали выносить блюда с едой, виночерпии – разливать по чашам вино. Зазвучали здравицы в честь княгини и великого князя, и ответные здравицы от хозяина в честь гостей. Наконец, на небольшой площадке перед крыльцом, оставшейся свободной от столов, устроились скоморохи, и начали играть, плясать и петь песни.
– А где Радомысл? Радомысла давай! – гулким голосом закричал Держимир, который уже успел порядком набраться вина, чтобы не огорчать хозяина и не отстать от других.
Всеволод махнул рукой, и на площадку вышел старый певец с длинными седыми волосами, стянутыми на лбу перевязью. Борода его была такой же седой и длинной, но синие глаза из-под кустистых бровей смотрели ясно. Ему подставили кресло. Он уселся и тронул пальцами струны гуслей. Полилась музыка – настолько прекрасная, что не верилось, будто она может исходить из-под пальцев этого ветхого старика.
Неожиданно чистым для своего возраста голосом Радомысл запел о том, как в незапамятные времена боги создавали для людей этот мир, как сражались с чудовищами и пытались загнать бесов в глубины земли. Он пел про Дажьбога, который катится по небу в своей солнечной колеснице, и Перуна, который стреляет блиставицами в огромного змея. Отдельная песня была посвящена предательству Переплута. Эту сказку все знали, но в устах Радомысла она казалась новой и еще более увлекательной.
Некогда