Все любили его. Несмотря на все усилия Советской Власти, временами, здесь и там, из-под вечных ее снегов неожиданно пробивался маленький эрзац свободы – этот оркестр был как раз таким наглым подснежником.
Даже сейчас я не понимаю, почему Советская Власть не откусила голову этому еврею – иногда ее непоследовательные поступки приводят меня в замешательство.
В любом случае, купаясь в славе своего прежнего руководителя, он был большая шишка – наш сосед. Поэтому я очень удивился, когда однажды он остановил меня во дворе.
– Слушай, – сказал он мне. – У меня есть проблема. Только ты можешь мне помочь.
– Конечно, – ответил я. – В чем дело?
– Не здесь, – он сказал. – Это довольно трудно для понимания. Пойдем ко мне.
Первый раз в моей жизни я, по праву пройдя по мраморной лестнице, вошел в его квартиру. Афиши ударили меня – вместо обоев его прихожая и комната, где мы остановились, были оклеены афишами. Мы сели за стол.
– Ты должен сыграть роль моего сына на вечеринке, на моем дне рождения, – сказал он. – Сколько тебе лет?
– Четырнадцать, – я ответил. – Я боюсь, Вам лучше найти кого-нибудь другого.
– Готов поклясться, ты старше шестнадцати, – сказал он.
– Пьяный, я сболтнул одной из моих девушек, что моему сыну восемнадцать. Я сказал, что он очень красивый и умный парень. Постарайся не разочаровать ее. Она мечтает дать ему пару уроков. Я надеюсь, у нее не будет времени особенно разглядывать тебя, она – горячая девочка, знаешь ли. На самом деле я мог бы пригласить кого-нибудь из Театрального института, но эти ублюдки не держат язык за зубами. Я ненавижу это.
– А как насчет Вашего настоящего сына – спросил я.
– Никогда не имел его, – ответил он с обезоруживающей простотой.
– Что мы собираемся делать потом? – я спросил.
– Множество разных штук, – ответил он, раскачиваясь на стуле.
Он был такой прекрасный и раскованный, как будто сам дьявол показывал себя в лучшем виде. Мне захотелось слегка потрогать его – есть или нет рожки у него под беретом.
– Я имею в виду – после всего, – уточнил я.
– Цыгане украдут тебя, – отмахнулся он. – Или я усыновлю тебя, или ее зарежет какой-нибудь пьяный любовник – какая тебе разница?
– Ты – поэт, не правда ли? Выбирай любой конец или придумай новый. Например, меня посадят в тюрьму. Ты огорчаешь меня, мой сын – ты всерьез заботишься о своем будущем. Я краснею за тебя!
Сумасшествие благоухало вокруг нас. Я не мог говорить от восторга.
– Завтра в восемь, – сказал он, провожая меня до двери.
Он похлопал меня по плечу, и я понял, что чувствует потерявшаяся собака, обретя наконец своего хозяина. Он дал мне одну из тех афиш – его