Чтобы связать большое полноразмерное одеяло, требуется много времени. На то, чтобы его распустить, времени уходит еще больше. Каким-то образом я это знала и поэтому решила приступить незамедлительно. Я дождалась, пока мой тюремщик вернется за подносом, после чего, как обычно, сходила в ванную. Покончив с этой трудной задачей, он ушел. Я подумала, что до ланча у меня есть три с половиной часа, которые я могу посвятить развязыванию узелков и распусканию вязки. Сняв с ведра ручку, я взялась за дело.
Воздух в то утро был каким-то желтоватым. Такое грустное свечение одновременно угнетает и успокаивает. Солнце пряталось за тучами, и от этого почему-то казалось, что никаких сюрпризов наступивший день не таит, что предстоящие часы будут тянуться долго и без неожиданностей. В этом я тоже ошибалась.
Я сражалась с упрямым угловым узлом, вогнав ручку ведра в его середину и растягивая нити – сначала ногтем мизинца, затем мизинцем, а затем выуживая наружу смятый пятидюймовый хвост пряжи. Это заняло один час, пять минут и три секунды. С такой скоростью я уже отставала от намеченного графика. Но прежде, чем поставить перед собой новый срок окончания проекта, я решила, что сначала сложу все время распускания за один день, чтобы высчитать среднюю производительность. Взяв один из карандашей из розового пенала с двумя лошадьми, я внесла первые цифры в расчерченную заранее диаграмму.
Положив начало диаграмме, я принялась за распускание первого ряда. Преимущество № 16 – старенький радиоприемник заливался Богемой. Разумеется, я выбрала классическую станцию: я нуждалась в страстной встряске и безмерной, неуемной тоске. Проще умереть, чем утихомирить подобные эмоции, служившие мне мотивацией. Розовые сопли популярных песен меня бы только расслабляли. Я так думаю. Разумеется, жесткий рэп Доктора Дре и «Санз-ов-Калал», которых я предпочитаю слушать сейчас, семнадцать лет спустя, дали бы точно такой же результат, как и любая слезливая любовная опера. В настоящее время, будучи взрослой, я врубаю гангста рэп во время своего ежедневного воркаута – курса молодого бойца морского пехотинца. В дополнение к нему отставной сержант, которого я наняла в качестве тренера, рявкает мне в лицо, что я «дерьмо». Но режущие ухо мотивы работают, потому что после пятнадцатимильного спринта и на девятьсот девяносто девятом скручивании вперед сержант не может удержаться от невольной улыбки, которую он тем не менее пытается от меня скрыть. Никто и никогда меня больше не похитит.
Иногда мне нравится сплевывать кровью сержанту под ноги. Это делается в знак глубочайшего уважения, подобно тому, как кошка приносит на крыльцо хозяину обезглавленную мышь. Мяу.
Но довольно настоящего. Вернемся в прошлое.
Пошел второй час двадцатого дня, когда черная бабочка ударилась в высокое треугольное окно и прижалась к стеклу, распластав крылья. Я подумала, что она хочет меня о чем-то предупредить.